— Мы делаем успехи. В первый раз за все время вы назвали меня по имени.
Неужели? Да, пожалуй, он прав. Кэти быстро отвела глаза, пытаясь подобрать ответ, который убедил бы его в том, что она вовсе не пытается сблизиться с ним. Лучше всего поскорее уйти, решила она.
— Мне правда пора возвращаться. Джонни скоро уже проснется. Спасибо за воду.
— Вы доберетесь гораздо быстрее, если поедете со мной верхом. Пронзительный взгляд темных глаз призывал ее согласиться с тем, что он прав. А если она откажется наотрез, то это будет означать, что она по-прежнему считает его своим врагом… Кэти неопределенно пожала плечами и взяла большой кусок холодного омлета, который он протянул ей на кончике охотничьего ножа.
Пышная tortilla была необыкновенно вкусна, и Кэти сразу наелась, однако не смогла устоять и против ломтика ветчины, который Хавьер предложил ей. Сначала она попыталась было отказаться, но он произнес торжественно:
— Лучшая испанская ветчина производится в Андалузии. Я просто настаиваю, чтобы вы попробовали ее.
— Чудесно. — Облизнув пальцы, Кэти почувствовала, насколько ее разморило. Едва удерживая готовые закрыться веки, она смотрела, как сильные, умелые пальцы Хавьера спрятали устрашающее лезвие в ножны, потом он откинулся назад и вытянулся на земле рядом с ней, подложив руки под голову.
Кэти сидела, обхватив руками колени, и незаметно поглядывала на своего спутника. Раньше ей казалось, что ему лет тридцать семь — тридцать восемь, но сейчас, когда он вот так лежал, растянувшись на теплой земле, в пропыленной рабочей одежде, он выглядел лет на пять моложе. И, как всегда, великолепно. Черная шляпа закрывала его лицо, а равномерно вздымавшаяся и опадавшая грудь говорила о том, что он задремал. Да и мне тоже вовсе не надо торопиться с возвращением, лениво думала Кэти. Если малыш проснется, возле него будет Роза, не говоря уже о Паките. А у него щедрое сердце — он уже любит их обеих…
В сосновой рощице было так тихо, так спокойно, слышался лишь стрекот кузнечиков в траве и легчайший шепот ветерка, играющего с пурпурными маками. Она не чувствовала своего тела, как будто все в ней расплавилось и стало густым текучим медом.
Неподвижный воздух был горячим и тяжелым. Ее пальцы медленно, с неосознанной томностью легли на пуговицы глубокого круглого выреза тонкого, как паутинка, платья, расстегнули сначала две, потом три… Она медленно обмахивалась полупрозрачной тканью, пытаясь навеять на себя прохладу. И тут Хавьер сонно пробормотал:
— Позвольте, я помогу.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Голос Хавьера казался струйкой дыма, легко курящегося в душистом, теплом воздухе, нежно ласкающем ее тело и заставляющем терять связь с реальностью. Никогда в жизни она не чувствовала такой приятной, расслабляющей дремы.
Крупное, сухощавое тело Хавьера как бы нехотя перевалилось на бок, он подставил под голову одну руку и каким-то невероятно медленным движением приподнял другую, опустив свои теплые пальцы на тонкую ткань ее платья, потом освободил из ненадежного убежища одну пуговичку, другую…
Кэти была как под гипнозом и думала точно о ком-то другом: что же такое случилось со всеми моими моральными принципами, над которыми так смеялась Корди? Неужели они испарились под жарким испанским солнцем и я стала совсем другой женщиной, способной на такую откровенную чувственность — не стесняясь, принимаю ласки мужчины, гладящего мою грудь?
Но ведь далеко не всякого мужчины, возразила она себе в замешательстве. Только этого мужчины, единственного…
Он придвинулся ближе, кожаные брюки с легким скрипом коснулись ее обнаженного тела, и она закрыла глаза, впитывая в себя запахи хорошо выделанной кожи, сухой земли, жары и… мужчины. Она только диву давалась, почему никогда раньше не чувствовала ничего подобного: все ее тело как бы плавилось и жаждало удовлетворения…
Едва слышный предостерегающий голосок еще что-то нашептывал, но она не двигалась. И вот с пуговицами было наконец покончено, и Хавьер распахнул ее платье настежь. Только тут стыд все-таки победил — она почувствовала, как у нее перехватило дыхание, и постаралась открыть глаза. Но тут же пожалела об этом, увидев, каким ленивым, оценивающим взглядом он окидывает ее тело.
Ни один мужчина не видел ее до сих пор в подобном виде. Во время двух незабываемых встреч с Дональдом все происходило быстро и в полной темноте.
Все тело у нее покрылось мурашками, предвещая росший в ней отчаянный протест. Но вместе с этим возникло и чувство потери, огромного сожаления, потому что сдерживаемые чувства помимо ее воли наполняли ее восхитительной, бездумной, прелестной чувственностью. И тут каким-то неуловимым, легким движением он расстегнул застежку ее кружевного бюстгальтера, и полные, щедрые груди оказались в его руках. В этот миг тонкий предостерегающий голосок утонул в грохоте ее сердца, в мощном толчке крови, воспламенившем ее всю, с головы до ног.
— Bella… Bella…
Она, казалось, могла утонуть в теплой нежности его голоса — и на самом деле почти лишилась чувств, когда он склонился над ней и удовлетворенно провел языком по гордо вставшему, напрягшемуся соску, а потом по другому, и так раз за разом, пока она не подумала, что сейчас умрет от этой нежной пытки.
Она обхватила руками его голову, погрузив сведенные от напряжения пальцы в мягкий шелк его черных волос и понимая, что проваливается в какую-то пропасть, забвение без мыслей и чувств, все ближе и ближе подходя к постижению старой как мир, но всегда волнующей тайны. А он поднял голову над ее наполненной страстью грудью и медленно, ах, как медленно, кончиком грешного, опытного пальца повел вниз, к нежному изгибу ее живота, и остановился, чуть-чуть не дойдя до края кружевных трусиков.
Его имя криком застыло на ее губах, она подалась навстречу ему, выгнув спину дугой, и вдруг сквозь бьющийся в ушах стук собственного сердца услышала мягкий голос: — Такое множество талантов… Сразу поняв, что он имеет в виду, Кэти вся покрылась испариной от стыда, потом ее бросило в дрожь. Как только я могла позволить ему пользоваться мной?! Подонок! О Господи, какой подонок!
Он явно намекал на присущую ей удаль в постели. А разве она могла возразить, что с ней такого не происходило никогда в жизни? Она не имела права сказать правду, но даже если бы и сказала, он не поверил бы. Его заигрывания были всего лишь намазанной медом приманкой, еще одним средством доказать, что она не годится на роль матери.
Подобрав под себя ноги, она откатилась в сторону, нащупывая ускользавшую из-под пальцев застежку бюстгальтера. Лицо ее пылало.
— Рог Dios! — Резкий выдох разорвал плотную, теплую тишину, и Кэти проглотила крик, готовый вырваться из ее груди. Неужели он пытается доказать, что испытывает такие же чувства, как и она, что он забыл обо всем в эти мгновения взаимной близости?
Нет, это просто еще одна дьявольская ловушка, с целью доказать, что я обыкновенная шлюха. Ах ты, крысолов несчастный!
— Не прикасайтесь ко мне! Никогда! — хрипло выкрикнула она и шмыгнула носом от подкативших слез, потому что все эти крошечные пуговички — все восемь миллионов — отказывались подчиняться и попадать в петли. А он уже был на ногах, и, встретившись яростным взглядом с мрачной непреклонностью его серых глаз, она поспешила отвернуться, ибо прекрасно понимала, что стоит ей перестать злиться — она тут же умрет от стыда.
Застегнув наконец платье и от всей души надеясь, что сделала это правильно, она попыталась разгладить смявшуюся воздушную ткань, нашла Розину шляпу, резко нахлобучила ее на голову и двинулась прочь, держа спину очень прямо, а он подошел к своему коню.
Как я могла позволить себе такое? Ладно, пока что не буду думать об этом, иначе разревусь. Она чувствовала, что слезы унижения и стыда подступают к глазам и вот-вот хлынут потоком. А гордость не позволит ей прийти в усадьбу с заплаканным лицом. И тут она вздрогнула, чуть не упав в обморок от ледяного голоса: