— О Господи, как же она могла? — прошептала потрясенная Кэти, и голос ее был едва слышен сквозь журчание фонтана и плеск струй, падавших в бассейн.
Хавьер распрямился и повернулся к ней, ища ее глаза в бархате ночи.
— Очень просто. Что делает избалованный ребенок, когда ему чего-нибудь хочется? Он просто хватает это. Элен хотела богатства и была уже достаточно взрослой, чтобы уметь насадить наживку на крючок, использовать свою красоту, заманить пустыми обещаниями. Но она оказалась недостаточно зрелой, чтобы рассчитать последствия. Очень скоро наш брак стал только видимостью. Она была со мной откровенна, и эта откровенность могла погасить любую страсть, как будто ее никогда и не было. Два долгих года мы встречались с ней только в обществе других людей, хотя и жили в одном доме. Она получила все игрушки, которых так страстно желала: платья, драгоценности, лошадей, курорты. Я никогда не спрашивал ее, счастлива ли она. Для меня она почти не существовала. Конечно, подобный брак можно было в судебном порядке признать недействительным, но я не видел в этом смысла. Во-первых, я был слишком горд для этого, а во-вторых, знал, что больше уже никогда не женюсь. Я не позволю делать из себя дурака дважды.
— Но не все женщины такие, — мягко напомнила ему Кэти, поняв теперь, почему столь резко он ответил, когда она восхитилась апельсиновым деревом: обещание и выполнение одновременно. Элен обещала многое, но не дала ничего.
— Наверное, вы правы, — ответил Хавьер. — Но как быть мне? Разве могу я позволить себе еще раз дать волю чувствам? Я был убежден, что люблю Элен больше собственной души. Но когда дошло до дела, оказалось, что это всего лишь страсть, яростное желание. Если бы я любил ее по-настоящему, я бы перешагнул через свою гордость. Я был бы терпеливым и научил ее — постепенно и нежно — понимать, сколько счастья приносят физические проявления любви. А так как я не любил ее, то во мне возобладала гордыня, и я отверг эту глупую девчонку абсолютно равнодушно, безо всяких эмоций. Я даже получал какое-то злобное удовольствие, наблюдая, как она отбрасывает одну игрушку за другой, ища чего-то, чего не может найти. И погибла она за рулем последней своей игрушки, — сказал Хавьер мрачно. — Теперь вы понимаете, почему я никогда не позволю себе поверить, что могу кого-то полюбить?
От сострадания, смешанного с огромным желанием взять его за руку и убедить, что не все еще потеряно, сердце ее разрывалось на части.
— Ваша мать знала, сколь несчастливым был ваш брак? — дрожащим голосом спросила Кэти.
— Думаю, что моя матушка и целое полчище моих тетушек, которых ниспослал мне Господь, догадывались. — В темноте блеснули в улыбке его зубы. — Но они слишком хорошо меня знают, чтобы о чем-нибудь расспрашивать. Мать предупреждала меня о почти неприличной спешке со свадьбой, она считала Элен слишком молодой и незрелой для меня. А Франсиско тогда был чересчур занят собой. Как всякий молодой человек, он наслаждался жизнью и вовсе не задумывался над превратностями моего брака. Кроме того, — Хавьер слегка подвинулся, повернувшись к ней и стараясь прочесть выражение ее лица, — слово ?несчастливый? не совсем точно отражает то положение, в котором мы оказались. Элен получала все, чего хотела, — во всяком случае, в материальном плане. Ну а я, конечно, не стал заливать подушку слезами. Эта девчонка уязвила мою гордость, но не мое сердце. Я был в ярости, потому что позволил использовать себя, сделать из себя идиота.
— Мне очень жаль, — прошептала Кэти, страдая за него. У нее просто разрывалось сердце.
— Я не нуждаюсь в вашей жалости! — (Неожиданно грубый ответ потряс ее, и она перестала дышать, испугавшись этого возвращения ненависти.) — Я просто хотел, чтобы вы все знали и поняли, почему я предложил вам формальный брак.
Итак, он опять возвращается к этому вопросу. Кэти сделала единственное, что ей оставалось, — поднялась на ноги и, стараясь смягчить резкие нотки, помимо ее воли прорывавшиеся в голосе, сказала:
— Наверное, донья Луиса ждет нас к ужину. И, уж коли мы заговорили о вашей матери, должна вам сказать, что вы поступили отнюдь не благородно, солгав ей. Даже для блага Хуана я не соглашусь выйти за вас замуж. Я уже объясняла почему. Так что лучше, если вы скажете ей правду. Как вы считаете?
С пылающим от гнева лицом она подошла к входу в sala, и тут он догнал ее, положил руку на плечи. Наклонив голову, он прошептал ей в ухо, и голос его при этом был искусительно ласковым:
— За этот маленький грех мне нет нужды извиняться, querida. Рассказывая матушке о наших планах, я просто стремился продвинуть дело вперед, ведь вы казались тогда готовой принять неизбежное. Вы же знаете, как она боготворит Хуана, а я, приглядываясь к вам, понял, что у вас мягкое сердце. Вы не сможете разочаровать ее, я твердо знаю, что вы не сможете! Кроме того… смех зазвучал в его голосе с еще большей силой, — я вовсе не врал, говоря о нашем браке. Это святая и истинная правда.
Весь ужин Кэти была слишком зла, чтобы принимать участие в беседе, даже чтобы просто подцеплять вилкой еду и отправлять ее в рот. Да как он смеет?! Как он смеет даже надеяться на это? Он что, считает меня второй Элен, думает, что я тоже легко удовлетворюсь материальным благополучием? Даже если каким-нибудь чудом он не узнает, что я не настоящая мать его племянника, разве я смогу примириться с теми стерильными отношениями между нами, которые он предлагает? Ведь я его так люблю!
Но он-то об этом не знает, напомнила она себе, глубоко и обреченно вздохнув. И никогда не должен узнать. Если это произойдет, я окажусь в западне. Надо отдать ему справедливость, он всегда, с самого начала, был честен со мной. Жесток, но честен. Это я врала раз за разом. Теперь только знай расхлебывай неизбежные последствия всего этого вранья…
— Кэти не слышала ни слова из того, что ты сказала.
При звуке своего имени она подняла взгляд и встретилась с его глазами. Глаза были теплыми. Но теплота эта не могла скрыть вопроса, стоявшего в их чистой серой глубине. Видимо, прочтя в ее взгляде ответ на свой вопрос, он вдруг обрадовался, повеселел.
И Кэти поспешила опустить глаза на тарелку, больно прикусив нижнюю губу. Может, он догадался о ее истинных чувствах? Неужели у нее все это так явственно написано на лице?
— Бедная Кэти, вы устали, — сочувственно проговорила донья Луиса, и Кэти ухватилась за эту соломинку, постаравшись выдавить из себя улыбку.
— Да, немножко.
— Я думаю, что вы проводите слишком много времени на солнце, делая эскизы. Тебе следует быть потверже с ней, Хавьер, — поддразнила сына донья Луиса. — Однако на завтра я беру руководство в свои руки, никаких пыльных улиц и жаркого солнца. Мы отправляемся по магазинам за покупками.
— Мы? — Она впервые слышала об этом. Похоже, Хавьер был прав: она не прислушивалась к разговору за столом.
— Нужно подыскать нечто такое, что соответствовало бы вашему типу красоты. Это доставит мне искреннее удовольствие. Я хочу вывести вас в свет, как и Хавьер, конечно.
Донья Луиса радостно сжала руки в предвкушении предстоящего события, а Хавьер весело объяснил:
— Мама устраивает прием в вашу честь завтра вечером. Мы оба хотим, чтобы вы выглядели наилучшим образом.