Чтобы как-то покрыть постоянный дефицит, была предпринята попытка использовать выгодное географическое положение Филиппин для развития торговли. Китай и Индия производили товары, пользовавшиеся огромным спросом на европейском рынке. С другой стороны, в Китае возник колоссальный спрос на серебро, ценившееся там в то время дороже золота. Серебро в изобилии имелось в Мексике, вице-королю которой подчинялись Филиппины. В связи с этим получила развитие так называемая галионная торговля (торговля на талионах — неуклюжих, тихоходных судах водоизмещением до 1500 т). Ежегодно один галион с китайскими шелком и фарфором, индийскими тканями, персидскими коврами, пряностями с Суматры и Явы отправлялся из Манилы в Акапулько и один — из Акапулько в Манилу. Он привозил серебро (и монахов — они попадали сюда главным образом из Мексики). Собственно филиппинские товары составляли незначительную часть груза, а потому галионная торговля лишь в малой степени способствовала подъему экономики архипелага и избавиться от дефицита так и не удалось. Зато она была чрезвычайно выгодна колонизаторам: на первых порах прибыль достигала 1000 %. Ради нее не считались ни с чем и шли на любой риск. Плавание было тяжелым и часто заканчивалось трагически, случалось, к американским берегам прибивало галионы с мертвым экипажем — все погибали от голода. За судами охотились пираты. В 1587 г. английский корсар Томас Кэвендиш захватил у берегов Калифорнии галион «Санта Айна» и на 250 тыс. песо товаров.
Любопытно, что. приток мексиканского серебра в Китай побудил императора Поднебесной империи командировать на Филиппины двух мандаринов с приказом отыскать на архипелаге серебряную гору, существование которой не подвергалось сомнению.
Напоминание о галионной торговле можно найти в Интрамуросе, «городе внутри стен», самой старой части Манилы. Бордюры на тротуарах там кое-где выложены балластным камнем с галионов.
Только в XVIII в. испанские колониальные власти сделали первые робкие шаги, стараясь ускорить экономическое развитие тихоокеанской колонии. Но и тут ими двигало не стремление добиться процветания страны, а желание избавиться от мексиканской субсидии и переложить все тяготы по содержанию колониального аппарата на филиппинцев. Международные события также заставили задуматься о положении дел на архипелаге: во время Семилетней войны англичане захватили Манилу (1762 г.) и удерживали ее больше года. Военное поражение продемонстрировало полную непригодность прежних методов управления колониями и заставило провести некоторые реформы, затронувшие и далекие Филиппины. В годы царствования «просвещенного монарха» Карла III был принят ряд установлений, торжественно именовавшихся «Указами об улучшении правления». О том, насколько «хорошим» было новое правление, можно судить по следующему пункту: «Индейцы, занятые на любых общественных работах, должны трудиться только от восхода солнца и до захода… Остальное время они могут работать на себя».
Но все же какой-то сдвиг произошел. Наладились прямые торговые связи с Испанией — до того они были категорически запрещены и вся торговля шла через Мексику. Сначала временно, а потом и окончательно открыли для иностранной торговли Манилу, прежде ревниво охранявшуюся от европейских купцов. Главная же мера была осуществлена за счет населения: в 1782 г. правительство ввело табачную монополию. Почвы Филиппин и климатические условия чрезвычайно благоприятны для выращивания табака (манильские сигары и поныне считаются одними из лучших). В ряде районов страны крестьян обязали выращивать только табак, запретив возделывать его в других районах. Табачный лист надлежало сдавать государственным сборщикам по низкой цене. Если администрация не скупала его весь, остаток уничтожался, чтобы не сбить цену. Сигары изготовлялись на государственных фабриках и экспортировались в другие страны. На самом архипелаге продавать их разрешалось исключительно в государственных лавках (И. А. Гончаров во «Фрегате «Паллада» рассказал о том, как он пытался купить сигары в Маниле — для этого ему потребовалось множество разрешений).
Табачная монополия тяжким бременем легла на плечи филиппинцев. Крестьяне табачных районов не имели права сеять рис, за табак же получали крайне мало. Колониальные чиновники, быстро сообразив, что здесь можно нажиться, обворовывали и крестьян и казну. В связи с этим пришлось создать огромный аппарат надзирателей и контролеров, которые тоже не отличались честностью и содержание которых в конечном счете оплачивали опять-таки труженики. Но цель была достигнута. В конце XVIII в. в Испанию были торжественно отправлены первые 150 тыс. песо.
Введение монополии имело и другие последствия. Запрет выращивать продовольственные культуры в «табачных» районах вызвал усиленный спрос на товарный рис. Именно тогда резко увеличились посевные площади под этой культурой на Центральном Лусоне, хотя между землевладельцами и арендаторами сохранялись кабальные отношения. Они дожили до наших дней, и их ликвидация составляет одну из самых жгучих проблем современных Филиппин. С ростом международного обмена расширилось производство таких культур, как сахарный тростник, хлопок и абака (из нее выделывали знаменитые манильские канаты).
В целом же экономика архипелага в период испанского владычества развивалась чрезвычайно медленно. Рис выращивался старыми методами, да и сейчас выращивается так же. Испанцы пытались внедрить новые культуры. Пшеница на архипелаге не прижилась, несколько больше повезло кукурузе, но филиппинцы и ее не слишком жалуют. Только на Бисайских островах, где для риса слишком сухо, она занимает значительное место в рационе жителей, впрочем, и они утверждают, что кукуруза не очень вкусна и что ею «не наедаешься», хотя по калорийности она превосходит рис. Сказываются вековые и даже тысячелетние привычки. Хорошо привились на островах помидоры, какао, кассава, гуава, папайя (последняя даже стала любимым лакомством филиппинцев, и они ею чрезвычайно гордятся, считая лучшей в мире). По-прежнему единственным помощником крестьянина в поле оставался водяной буйвол — карабао довольно слабосильное животное, мясо — которого употребляют в пищу. Испанцы завели было лошадей, но в жарком климате они выродились в мелких маловыносливых животных. Их потомки сейчас возят туристов по кривым и узким улочкам китайского квартала Манилы, где малолитражке не проехать. И, если дорога идет в гору, возница, обращаясь к седокам с обычной филиппинской вежливостью, просит: «Извините, господа, ей тяжело. Не угодно ли вам пройти метров сто?».
«Дряхлая испанская монархия, — пишет советский историк, — эксплуатировала Филиппины по старинке. Обедневший испанский аристократ приезжал на архипелаг только для того, чтобы, став там чиновником или офицером, нажить себе состояние путем поборов, подкупа, взяток. Испанский торговец был редкой фигурой на Филиппинах; еще реже можно было встретить здесь испанского промышленника или плантатора… На мировой рынок попадала ничтожная часть местной продукции: канаты из манильской пеньки, ценимые знатоками манильские сигары, незначительное количество риса, перца, кофе, какао. Но и этими товарами торговали преимущественно не испанские, а британские или немецкие фирмы». Для обмена, как и раньше, использовались старые пути сообщения — по рекам и внутренним морям, по суше же грузы (и самих колонизаторов тоже — в паланкинах) переносили носильщики-«туземцы».
При испанцах природные богатства лежали втуне. Драгоценные металлы добывались в незначительном количестве, потом добыча их и вовсе прекратилась. Только в XX в., уже при американцах, она резко возросла. (Перед второй мировой войной Филиппины занимали шестое место — в мире по добыче золота).