И в зажиточных домах почти всегда полно родственников. Они следят за прислугой, ведут домашнее хозяйство, участвуют в семейном бизнесе и т. д.
Таким образом, филиппинская семья — это расширенная семья, а нуклеарная (родители — дети) рассматривается лишь как ее часть.
В литературе нет указаний на то, что существуют более крупные образования, чем расширенная семья. Однако мои филиппинские знакомые утверждали, что иногда 100–150 семей объединяются в кланы с довольно четким организационным оформлением. Во главе их стоят наиболее уважаемые представители семей, связанных происхождением от общего предка. Центр клана чаще всего расположен где-либо в провинции.
Семьи — члены клана вносят определенную сумму в общую кассу. Эти деньги — обычно 10–15 тыс. песо — идут на организационные нужды. Обязанности в клане те же, что и в семье: помогать друг другу. Но если в семье с просьбой о помощи обращаются даже тогда, когда человек сам в силах справиться с трудностью, то в кланах такое случается значительно реже. И статус здесь определяется не возрастом, а, скорее, благосостоянием. Богатые обязаны помогать бедным, а те, в свою очередь, оказывать им услуги и поддержку (прежде всего в выборных кампаниях). Есть кланы, в которые входят сенаторы, конгрессмены, губернаторы провинций, хотя высокопоставленные лица, как правило, не являются официальными руководителями кланов.
Один мой знакомый, оставшийся по окончании колледжа без работы, после безуспешных попыток устроиться при содействии родственников сказал, тяжело вздохнув:
— Придется записаться на прием к сенатору П. И не хочется: я его совсем не знаю, да делать нечего. Он — моя последняя надежда, мы с ним из одного клана.
Работу мой знакомый получил, а в секретариате сенатора тщательно зафиксировали, какая помощь была оказана. Отныне сенатор может рассчитывать на безоговорочную поддержку своего нового протеже, может быть уверен, что молодой человек и его родственники будут голосовать за угодного ему кандидата, что к нему поступит подробнейшая информация об учреждении, где работает его протеже, и через того он сможет проводить свое влияние. Так кланы служат инструментом классового господства олигархии.
Соблазнительно объяснить существование кланов пережитками родового строя, но это едва ли верно. Скорее, они — порождение совсем недавнего времени. Некоторые изменения в филиппинском обществе — усиление капиталистического гнета, образование местных монополий, рост влияния профессиональных политиков, выразителей интересов олигархии, от которых зависит «дать или не дать» и которые сами нуждаются в поддержке на местах, — вызвали к жизни объединение нескольких семей. Другими словами, специфические условия развития капитализма на Филиппинах приводят к сохранению и даже укреплению архаических институтов, используемых правящей элитой для упрочения своих позиций.
Как ни покойно чувствует себя филиппинец в семье, как ни стремится ограничить общение с людьми семейным кругом, жизнь заставляет выходить за его пределы. Но поскольку все навыки формируются в семье, постольку и вне ее он устанавливает — или по меньшей мере стремится установить — те же самые отношения: повиновение и участие старших в делах младших. Все филиппинское общество покоится на системе фаворитизма, называемой системой бата-бата. Тагальское слово «бата» переводится как «молодой», «ребенок», в данном случае — «протеже». Быть бата — значит пользоваться чьим-то покровительством, иметь бата — значит оказывать покровительство.
Эта система сильнее любых, даже самых разумных норм. Шофер такси едет на красный свет, рискуя вызвать катастрофу, а на недоуменный вопрос, зачем он это делает, отвечает: «Чепуха! Полицейский на этом перекрестке — мой бата». В любом учреждении есть бата начальника, и если у вас дело в этом учреждении, лучше всего обратиться именно к нему, любимчику. Новичок прежде всего должен узнать, кто из его коллег бата начальника, — это совершенно необходимо, чтобы правильно ориентироваться на новом месте: дальнейшее продвижение по службе зависит от того, как сложатся отношения с данным человеком. Любимчика начальника надо уважать, одаривать его-словом, самому постараться стать его бата.
Так складываются отношения, в которых все определяется личной преданностью. Эта система фаворитизма объясняет отчасти необычайное разбухание государственного аппарата: он насчитывает 500 тыс. человек, тогда как требуется вдвое меньше. Для бата создают совершенно ненужные вакансии. Бывает, что служащий только числится, но никогда не появляется на работе, хотя жалованье получает исправно. При этом не исключено, что числится он в нескольких учреждениях и не работает ни в одном. Просто он — бата и у него влиятельные покровители. Случается, люди «с положением» устраивают на должность своих детей (иногда еще школьного возраста) и таким образом выкачивают средства из казны.
Каждый с кем-то связан, каждый чей-то бата, каждый старается отблагодарить кого-то за услугу или оказать ее, и это составляет основу всей деятельности. Когда кто-либо высказывает взгляды, отличные от общепринятых, это вызывает настороженность: «А с кем связан этот человек? Чьи интересы он выражает?» И нередко анализ того, что говорится им, по существу, подменяется анализом его связей, в первую очередь родственных. И контрдоводы звучат примерно так: «Да как он смеет указывать, что нам выгодно, когда его дядя работает там-то, двоюродный брат — там-то и, следовательно, он действует по их наущению!» (пример взят из листовки студентов Филиппинского государственного университета.) Иногда самые искренние и полезные начинания встречают с недоверием и подозрительностью. Из этого не вытекает, что подозрительность в характере филиппинцев, — просто горькая действительность и обилие демагогов, расплодившихся под сенью «демократии», позаимствованной из США, приучили их скептически относиться к заявлениям о бескорыстности. И в большинстве случаев их скепсис оправдан.
Система бата-бата распространена чрезвычайно широко, практически все заняты только тем, что либо оказывают кому-то покровительство, либо добиваются его для себя. Всегда и везде надо на кого-то сослаться. Нет покровителя — надеяться не на что. Больше всего от этого страдает простой тао.
Предположим, у бедного крестьянина заболели дети. Он пускается в далекий путь и приходит в город. Здания государственных учреждений внушают ему страх, он растерян, испуган и обращается к первому же человеку, которого видит за столом. Этот человек, мелкий (часто наглый и безжалостный) чиновник, пренебрежительно взирает на босоногого просителя и требует «плату вперед». Бедняк шарит по карманам, развязывает рваный платок и доверчиво вручает деньги. После этого его начинают гонять от стола к столу, из кабинета в кабинет, где другие чиновники (тоже наглые и безжалостные) требуют своей доли.
Наконец, дрожащие ноги приводят тао к дверям муниципальной аптеки. Еще один человек смотрит на него сверху вниз: «Что тебе нужно?» В сотый раз тао объясняет, что у него заболели дети. Следующий вопрос ему уже известен: «Сколько у тебя денег?» Он протягивает все, что осталось от одного песо, от тех жалких ста сентаво, которые он завязал в платок перед уходом из дому, и с тревогой говорит: «Больше у меня нет». Деньги берутся с презрительной ухмылкой: «Что там стряслось с твоими детьми?» Бедняк что-то невнятно говорит про лихорадку. Аптекарь знает, что человек пришел из малярийного района. Он молча вручает ему пузырек с хинином и выпроваживает его. Тао плетется домой и дает детям лекарство. Никто не предупредил его, что прием хинина вызывает озноб, и он решает, что его детей отравили. Тогда он идет к знахарю. Он еще раз убеждается, что вне родной деревни, вне круга лиц, связанных с ним родственными узами, нет никого, кто бы мог помочь, — в чужом и враждебном мире все только издеваются над ним и творят зло. Как ни старайся, из нужды не выбьешься: «такова судьба».
Стремление улучшить свою долю свойственно всем людям, и обычно оно побуждает к деятельности. Но если общество устроено так, что заранее обрекает на неуспех все начинания, остается надеяться только на везение. Этим, как представляется, в значительной степени объясняется склонность филиппинцев ко всякого рода азартным играм.