Предвыборная борьба здесь часто сводится к столкновениям между отдельными деятелями. Она ведется в развязном, крикливом и даже истеричном тоне, сопровождается взаимными оскорблениями и обвинениями во всех смертных грехах. Возникают коалиции и союзы, которые живут недолго, на их обломках образуются новые, чтобы в свою очередь исчезнуть и дать место другим. Единственное, что остается неизменным — это пулитико, которые грызутся между собой за власть. В этой борьбе предаются забвению обычные для филиппинцев нормы поведения, хотя характер ее можно объяснить в первую очередь ими. Надо во что бы то ни стало уязвить противника, а это легче всего сделать, задев его самолюбие, чувство чести, показав избирателям, что соперник — человек «бессовестный». Личные нападки, а не критика убеждений и принципов представлены в речах политических противников. Это отчетливо видно в приводимой ниже «полемике» между г-ном X и г-ном У (за X и У скрыты имена реальных политических деятелей, ныне уже покойных).
«Г-н X, который мнит себя прекрасным Нарциссом и курит себе фимиам, имеет наглость утверждать, что у него есть литературный дар. Он продолжает обманывать своих избирателей, пытаясь убедить их, что он — автор статьи, которую написал для него другой человек… Убогий клерк, мечтающий о кресле председателя сената и коварно рассчитывающий обмануть своего покровителя! (имеется в виду патрон, оказавший г-ну X покровительство в начале его карьеры. — И. П.) О, жалкий воробей, решивший свить гнездо на самом верху, но свалившийся вниз от головокружения… Бедный Квазимодо, воображающий себя Адонисом и осмелившийся назвать меня шутом!»
Соперник отвечает: «Шут, вообразивший себя поэтом, говорит о своих достижениях, которые ему пригрезились… Что он дал стране? Что он может пропищать своим бабьим голосом? Профессиональный клоун и сплетник желает получить место в сенате… Этим он оскорбляет здравый смысл и политическое чутье избирателей пятого округа. Он боится вступить со мной в открытую полемику и прибегает к акробатическим трюкам, как заправский циркач».
Реакция незамедлительна: «Этот похожий на гусака г-н X говорит, что у меня бабий голос. Может быть. Все мы такие, какими нас создал господь. Пусть у меня высокий голос, зато у г-на X отталкивающее лицо и искривленная фигура. И если верно, что лицо — зеркало души, то душа г-на X вызывает омерзение».
Этот обмен любезностями, заставляющий вспомнить Марка Твена, имел место несколько лет назад, но подобные приемы господствуют и поныне. Бывает, дело доходит до рукоприкладства и перестрелки. Не надо думать, однако, что соперники остались непримиримыми врагами. Они вскоре договорились и до конца своих дней действовали как союзники. При всей кажущейся остроте и непримиримости перепалка такого рода ничего не значит — она лишь отвлекает внимание, создавая иллюзию демократии («У нас кто угодно может говорить что угодно»).
Сами пулитико очень цинично отзываются о своей роли в филиппинском обществе. На каком-то поверхностном уровне, рассчитанном на зрителя, резкость признается позволительной и даже желательной, но из этого не следует, что такое поведение считается допустимым всегда и везде: есть множество ситуаций, когда оно просто запрещается. Определенные правила игры (причем навязанной извне) требуют продемонстрировать, что в интересах дела пулитико «не взирает на лица» (здесь часто «переигрывают»). А то, что в следовании американским установлениям есть немало элементов игры, несомненно. Политическая борьба, как говорят на Филиппинах, — это на 90 % палабас — «спектакль».
Не доверяя друг другу, пулитико всегда имеют возможность добиться взаимопонимания. Эта возможность вытекает из того простого факта, что с точки зрения закона все так или иначе злоупотребляют своим положением. Если один обвиняет другого в нарушении закона, то последний имеет основания отплатить тем же. Поэтому существуют темы, которых избегают касаться, как бы запретные. Иногда, правда, подводит темперамент, и тогда разражаются скандалы, но большей частью противники ограничиваются нападками личного характера, зачастую абсурдными.
Соперничество в некотором смысле предохраняет от сосредоточения слишком большой власти в одних руках: каждый опасается, что его доля уменьшится. Излюбленный прием пулитико — обвинить противника в диктаторских поползновениях. Против чрезмерной централизации власти выступают прежде всего деятели, контролирующие жизнь на местах. Обладая значительными средствами, что делает их до известной степени независимыми, и имея личных сторонников, они отнюдь не намерены поступаться своим положением в пользу центра. Им выгоднее, чтобы правительство шагу не могло ступить без их одобрения, а за него они требуют плату из государственной казны.
Каждый пулитико возглавляет какую-то группу, и эта группа строится не по горизонтали, а по вертикали, т. е. объединяет не людей равного статуса, а (благодаря господству патриархальных отношений) представителей всех социальных слоев вплоть до тао. Поэтому пулитико обладают относительной самостоятельностью, что делает общую картину политической жизни чрезвычайно пестрой. На низшем уровне, опираясь на сторонников, преданных именно им, они могут предъявлять требования деятелям высших уровней. Их сила в том, что они налаживают прямые контакты с рядовым избирателем, который — признает только личные обязательства, тогда как пулитико провинциального и национального масштаба такие контакты установить не могут. Тао верит, что только местный пулитико, который его знает, не забудет о нем при распределении благ, и безоговорочно поддерживает его. Это позволяет деятелю низшего уровня, особенно если он богат, какое-то время обходиться без помощи вышестоящих. Те же неизбежно должны обращаться к низшим, и последние, играя на противоречиях кандидатов, получают возможность выторговать побольше. Нельзя, конечно, абсолютизировать самостоятельность пулитико, но не следует ее преуменьшать.
Вражда «сильных людей» очень напоминает вражду феодальных сеньоров и часто передается по наследству. Во многих провинциях влиятельные семьи продолжают борьбу, которая началась полвека, а то и век назад, еще при испанцах. (Мне известно несколько случаев, когда она восходила еще к ссоре из-за должности гобернадорсильо.) Кто-то кого-то когда-то публично унизил, задел, и вот вся провинция разделилась на Монтекки и Капулетти. Кое-где распри восходят ко временам антииспанской национально-освободительной революции (одни поддерживали испанцев, другие — повстанцев) или к первому периоду американского господства (одни сотрудничали с колонизаторами, другие — нет, с тех пор все примирились с завоевателями, но раскол произошел, и он сказывается по сей день).
В ту эпоху споры решались, как правило, силой оружия, сейчас они решаются в борьбе на выборах, однако и прежний метод не забыт. Обычно в той или иной местности складываются две соперничающие династии, все нижестоящие разбиваются на их сторонников, и власть в ожесточенной борьбе попеременно переходит от одной династии к другой.
Успех на выборах обеспечивает доступ к источникам обогащения, и ради этого идут на все. Нередко пулитико прибегают к помощи преступных элементов для устранения конкурентов. В некоторых районах страны ведутся настоящие военные действия, бывает, снаряжаются даже карательные экспедиции против барио, считающихся оплотом противника. Во время таких экспедиций сжигаются целые деревни, пускается в ход самое современное оружие и гибнут ни в чем не повинные люди. Все это очень напоминает стычки, столь часто вспыхивавшие между отдельными барангаями еще в доиспанские времена, только на смену прежним мечам и копьям пришли автоматы и пулеметы, а на смену вождям — пулитико, по букве закона призванные осуществлять волю своих избирателей, а на деле те же «сильные люди», не сомневающиеся в своем праве карать непокорных «маленьких людей».
В пистолетах, карабинах, автоматах недостатка нет. Филиппины не случайно называют «архипелагом, набитым оружием». По официальным — и явно неполным — данным, в частном пользовании находятся примерно 450 тыс. единиц огнестрельного оружия. Печать с тревогой сообщает о том, что в стране появились самые настоящие частные армии, и это действительно так. В поместье одного из сенаторов я видел вооруженных автоматами людей, одетых в незнакомую форму. Сенатор охотно поведал мне, что в его «войсках» служат 1200 человек, у которых есть пулеметы, минометы «и вообще все, что надо». Такие отряды несомненно представляют опасность для — населения страны. Официальные цифры показывают, что филиппинская армия насчитывает 60 тыс. человек, а «частные» армии, по признанию министра обороны, — 65 тыс. (по другим сведениям — 75 тыс.).