По данным ЮНЕСКО, в 60-х годах на архипелаге на тысячу жителей приходилось 19 газет. Это не так уж мало, если сравнивать с другими государствами Азии и Африки, но несопоставимо с аналогичными показателями в индустриальных государствах. Положение осложняется тем, что большинство газет издается на английском языке, непонятном основной массе населения. Да и распределяются они по стране неравномерно. В Маниле на тысячу жителей приходится 310 экземпляров, тогда как в остальных районах — только пять. Общее число подписчиков шести самых популярных ежедневных газет не превышает 450 тыс., восьми самых популярных журналов — 850 тыс., причем две трети газет и чуть более половины журналов расходятся в столице. Только 20 % семей выписывают периодику.
Естественно, что при таких условиях пресса поставляет лишь ничтожную часть информации. Преимущественно она идет по традиционным каналам, через непосредственные контакты, которым филиппинцы отдают предпочтение. С далекими и чужими газетчиками они незнакомы, а потому и не склонны верить тому, что те сообщают. По материалам обследований, 45,7 % жителей деревень узнают новости от своего капитана де барио, 14,4 % — от соседей и 6 % — от учителей. Здесь надо учитывать, что частично эти новости представляют собой изложение прочитанного в газете, т. е. имеют в качестве первоисточника все ту же печать, но в процессе передачи неизбежно допускаются тенденциозный подбор фактов и искажения. Как и во всяком обществе, где ощущается недостаток информации, преувеличенное значение приобретают слухи, нередко сеющие панику[35].
Филиппинские журналисты с гордостью называют свою прессу «самой свободной в мире» и никогда не преминут указать, что даже американским собратьям далеко до них. Действительно, газеты критикуют кого угодно и как угодно. Высокие официальные лица не застрахованы от нападок прессы, причем нападки эти нередко принимают весьма резкую форму: любого могут обругать подонком, подлецом, мошенником и т. п. Несведущего человека поражает тот факт, что печать подвергает критике существующий порядок и администрацию, в данный момент находящуюся у власти, что беспощадно бичуются продажность, коррупция и своекорыстие. Однако пожив в стране достаточно долго, он начинает замечать, что атаки прессы периодически повторяются: месяца примерно за два все департаменты и ведомства, все отрасли государственного управления поочередно попадают в поле зрения газетчиков. Круг как бы замыкается, и затем все начинается сызнова. Уже одно это свидетельствует о малой действенности филиппинской печати.
Никакие нападки не в состоянии поколебать господство олигархии. Газеты, с большим шумом сообщающие о вопиющих нарушениях закона, не представляют для нее особой опасности. Ей даже выгодно иметь по видимости свободную прессу: всегда можно указать недовольным, что никому не возбраняется выражать свои взгляды. Печать играет роль отдушины, предохранительного клапана. О подлинной свободе ее говорить не приходится: крупнейшие издания принадлежат монополиям, заправилы которых не прочь поиграть в либералов.
Газеты давно уже превратились в средство борьбы для пулитико, которые увлеченно поливают друг друга грязью на их страницах, предоставляемых желающим за плату. Именно это объясняет тон филиппинской печати — он так же развязен, как и общий тон политической борьбы. Политическое лицо изданий трудно определить. Учитывая слабость общественного мнения, владельцы могут позволить себе изображать беспристрастность; в результате в одной и той же газете помещается статья с явным маоистским душком, автор которой, не вдаваясь в анализ ситуации, грозит всем реакционерам немедленной революцией, и статья иезуита, призывающего вернуться к добрым испанским временам, когда существовало подобие теократии и церкви принадлежал решающий голос в стране.
Служение правящему классу в целом для газетчиков дело несложное: пулитико высокого ранга стремятся заручиться их поддержкой и дают немалые деньги. Для сохранения реноме журналистам разрешается время от времени обрушиваться на олигархию — при условии, что босс остается вне критики. Так приобретается популярность, а за популярность платят больше. Видные журналисты попадают в элиту (быть обозревателем крупной газеты — значит пользоваться огромным влиянием), из них рекрутируются чиновники различных ведомств, и прежде всего дипломатического.
Манера подачи газетного материала позаимствована из практики американской прессы, но ученики пошли дальше учителей. Погоня за сенсациями, крикливость и истеричность кажутся чрезмерными даже американским наставникам. Они отмечают полную безответственность и незрелость филиппинской печати. С точки зрения самих филиппинцев, придающих огромное значение такту и вежливости, тон ее вообще нетерпим. В Маниле, правда, еще могут одобрить хлесткость той или иной статьи, но в провинции это вызывает недоумение. «Разве допустимо так писать? — с искренним возмущением спрашивали провинсиано. — У этих людей нет стыда. Почему они утверждают, что наш конгрессмен мошенник и к тому же глуп? Разве так можно говорить? Что они, за дураков нас считают, ведь мы его выбрали? Пусть он заботится о себе, о нас-то он не забывает. У него есть утанг на лооб».
Создается впечатление, что местная печать обслуживает исключительно тех людей, культурные запросы которых удовлетворяются из американских источников, и чужда простому народу. Она как бы лишена корней: существует на Филиппинах, но функционирует по-американски, причем старается показать, что она еще более свободна, чем печать США.
Подборка материалов оставляет желать много лучшего. В полукилограммовом выпуске (крупнейшие из газет печатаются на 32 страницах) с трудом отыщешь дельную статью. Сообщения на культурные темы, например, сводятся к информации о том, кто получил премию и кто ее вручал. Наибольшей популярностью пользуется светская хроника (кто, где, с кем и в каком туалете был на коктейле), спорт, любовные похождения кинозвезд, объявления да комиксы. Новости и передовицы, как правило, не читают. На вопрос «почему?» неизменно отвечают так: «Это же отвратительно. Они только и пишут, что о продажности, фаворитизме, некомпетентности. Не очень-то приятно все время читать о позорной деятельности наших руководителей». В таком ответе есть свой резон, во всяком случае с филиппинской точки зрения: подобные сведения только затрагивают комплекс хийа.
И все же местная пресса заслуживает не только отрицательной характеристики. В газетах появляются и серьезные статьи, помогающие понять филиппинскую действительность. К печатному слову имеют доступ некоторые прогрессивные силы. Можно согласиться с мнением известного манильского журналиста, сказавшего: «В мире есть много продажных правительств, однако немногие действуют в условиях гласности». На Филиппинах, несомненно, есть гласность, но, к сожалению, за разоблачениями печати обычно ничего не следует.
Эффективным средством массовой коммуникации является радио, точнее, оно стало таковым после «транзисторной революции». (До того многие барио, не имевшие электричества, были лишены возможности слушать передачи.) У него аудитория гораздо многочисленнее, чем у прессы. Большая часть программ идет на тагальском и других местных языках, что весьма существенно, ибо, как сказал один комментатор, «даже если человек не умеет читать, слушать-то он умеет». В 1969 г. у 70,8 % семей были приемники, преимущественно транзисторные. Число радиостанций просто огромно: в 1970 г. их насчитывалось 294[36]. Естественно, им не хватает частот, и они забивают друг друга (иногда намеренно). Все эти станции — частные, коммерческие. Государство еще только планирует создать собственную радиослужбу под названием «Голос Филиппин»; ему уже передано оборудование станций «Голоса Америки», расположенных на архипелаге.
С транзисторными приемниками на Филиппинах произошла любопытная вещь. На первых порах из-за высокой цепы они были доступны лишь «сильным людям» и стали одним из важнейших показателей статуса. Их включали всякий раз, когда надо было «произвести впечатление». При этом старались показать, что внимательно слушают передачу, хотя зачастую вовсе не понимали ее. Как-то во время свадьбы, на которой я присутствовал, родители невесты включили приемник на полную мощность. Шум мешал разговору, тем не менее никто и не подумал убавить громкость — подобная просьба была бы воспринята как оскорбление. Самое же пикантное заключалось в том, что транслировалась протестантская проповедь на английском языке, а гости были католиками и, кроме двух-трех человек, английского не знали. Вообще не раз приходилось убеждаться, что транзисторы используются исключительно для создания «шумового эффекта» с целью подчеркнуть торжественность момента. Вот почему на всякое празднество обычно приглашают владельца такого приемника. В деревне от рева транзисторов можно оглохнуть: те у кого они есть, включают их на максимальную громкость. Это делается не только для престижа, но и для того, чтобы доставить удовольствие остальным: человек по «принципу дележа» должен делиться всем, в том числе и звуками своего приемника, иначе он рискует прослыть скупым.
35
Иногда, впрочем, этому содействует и печать. Так, в январе 1971 г. в газетах появились неопределенные сообщения об угрозе государственного переворота со стороны «подрывных элементов» (имелись в виду маоистские группировки). В Маниле началась страшная паника, все ждали резни и бросились закупать продукты. Слухи распространялись с невероятной быстротой — говорили об отравлении воды в городском водопроводе, многие молились всю ночь напролет и исповедовались друг другу в грехах.
36
Для сравнения укажем, что в 1966 г. в ФРГ было 83 радиостанции, тогда как на Филиппинах — 202.