— Нет, пожалуйста, нет. Сегодня не надо.
Белли никогда раньше так не говорила, и Шрипати изумился, но молча сдернул с нее набедренную повязку.
— Не знаю, что это: Пелла и его женщина умерли. Их, может, злые духи извели, а может, что другое…
Шрипати не вслушивался в слова Белли. Она была голая, и он потянул ее на землю.
— Оба умерли, так и не открыли глаз. Какая-то лихорадка. Мы все испугались, оставили их в хижине и подожгли ее.
Шрипати сгорал от нетерпения. Белли что-то там болтала, она была не с ним. Он шел к ней с таким желанием, а она вздумала рассказывать про покойников, про лихорадку. Раньше она молчала в эти минуты, трепетала, как налитой колос под хлещущим дождем.
Потом Белли затянула узлом свою набедренную повязку и опять заговорила:
— Я хочу тебе рассказать. Я такого никогда еще не видела. С чего это мышам и крысам бегать по нашим хижинам? У нас не бывает еды. Это же не брахминские дома. Крысы являются, как родственники в гости. Ужас! Падают с крыш, кружатся, кружатся на месте и подыхают. А другие мчатся в лес, прямо как люди от пожара. Я никогда такого не видела. Наши говорят, нужно привести колдуна, который с духами якшается, чтоб духов спросил. С чего это крысы прибегают к неприкасаемым и подыхают? Раз-и сдохла! Раз-и нет! Будто сучок сломали… Духи должны знать…
Шрипати расправил дхоти, надел рубашку, достал из кармашка гребенку, причесался и зашагал домой, светя себе фонариком. Спать с Белли хорошо, а говорить с ней не о чем. Как раскроет рот, так сразу злые духи, демоны, колдуны.
Скорее к Нараналпе. Шрипати подобрал дхоти до колен и побежал вниз по склону. Хотелось пить. Попьет воды у Наранаппы, заночует у него, а утром отправится в Париджатапуру к Нагарадже. Перед домом Наранаппы Шрипати перевел дух. Легонько толкнул дверь. Она открылась. «Не спит еще», — обрадовался Шрипати и весело защелкал фонариком.
— Наранаппа!
Тишина. В доме невыносимо воняло дохлятиной. Шрипати решил подняться наверх и постучаться в комнату Наранаппы. Не зажигая фонарика, он ощупью стал двигаться к хорошо знакомой лестнице и уже обогнул угол, как вдруг наступил босой ступней на что-то мягкое и холодное. Отпрянув, он включил фонарик. Дохлая крыса. Лежит на спине, задрав лапки. Спугнутые мухи зажужжали в луче света. Шрипати бросился вверх по лестнице, ступеньки трещали под его ногами. Почему Наранаппа спит на полу, закрывшись с головой? Упился, наверно, так, что из ушей закапало. Шрипати усмехнул- ся, откинул одеяло, потряс Наранаппу за плечо. Плечо было холодным, как крыса. Шрипати отдернул руку и зажег фонарик. Открытые незрячие глаза, навеки устремленные вверх. Копошение мелких насекомых в углах глазниц.
И зловоние.
VI
Лакшмидевамма, которой шестьдесят исполнилось добрый десяток лет назад, самая старая обитательница аграхары, с громким стоном толкнула дверь и звучно икнула. Она выбралась на улицу, постояла, налегая на палку, и снова звучно икнула. Когда ее одолевала бессонница или когда ее разум бывал помутнен, она выходила по ночам из дому и тащилась по улице сначала вверх, потом вниз, вверх, вниз. В конце концов она останавливалась перед домом Гаруды, кляла его предков и потомков, осыпала проклятиями его самого, призывала богов и богинь в свидетели своей правоты. Дойдя до изнеможения, Лакшмидевамма ковыляла обратно, с душераздирающим скрипом закрывала дощатую дверь и засыпала. Припадки безумия усиливались в новолуние и полнолуние, и тогда вся аграхара слышала ночами скрип ее двери, икание и проклятия. Лакшмидевамма была известна всей округе. Она овдовела еще маленькой девочкой и получила за это кличку Лакшми Беда. Она замахивалась палкой на мальчишек, носившихся по улице, и громко ругалась на них и взрослых брахминов, которые, завидев Лакшми, всегда пятились, чтобы избежать сглаза. Но вообще-то никто не обращал внимания на ее выходки. У нее были и другие прозвища: Икотка и Полудурь Лакшми.