Пранешачарии стало как будто чуть легче от собственных слов.
Они вместе перебрались через речку. На другом берегу Чандри смущенно пропустила Ачарию вперед, а сама поотстала.
«Отчего со мной все так выходит? — напряженно размышляла Чандри. — Отдала я украшения, чтобы сделать как лучше, а вышла одна беда… А теперь вот Ачария. Он так старался насчет обряда, а я все испортила…»
Но Чандри была человеком открытым, умела радоваться жизни и долго корить себя была не в силах. Идя темной улицей, она вспоминала лесную темень, себя у его ног, его руки на себе… движения… и наполнялась ощущением правильности всего, что произошло, и это чувство распускалось в ней, как цветок. Бедный Ачария, он-то, наверно, чувствует совсем другое… Не стоит ей возвращаться на его веранду.
А ей, Чандри, здорово повезло! Какая неожиданная удача! Конечно, рассказать об этом она не сможет — среди бела дня заморенным этим брахминам, которые сразу набросятся на Ачарию; как она сможет им рассказать, пускай даже сам Ачария попросит ее. Ну ладно, а что же ей все-таки делать теперь? Возвращаться в дом Ачарии не хочется, идти в дом Наранаппы- жуть берет. Так куда же ей деваться?
С другой стороны, они столько лет прожили вместе, стала подбадривать себя Чандри; пойти в дом Наранаппы и попробовать заснуть на веранде.
«Если будет очень страшно, побегу к Ачарии! — окончательно решилась Чандри. — На крайний случай есть и этот выход!»
Продолжая уговаривать себя, Чандри отправилась в свой бывший дом. У веранды она остановилась, вслушалась в темноту. Собаки передаивались, как всегда. Чандри поднялась по ступенькам, наткнулась вытянутой рукой на открытую дверь.
«О боже, хоть бы лисицы или собаки не добрались до мертвеца», — подумала она.
Чандри так расстроилась от этой мысли, что перестала бояться. Быстро пройдя на кухню, она уверенно нашарила спички в стенной нише и засветила фонарь. Воняло непереносимо. На полу валялись дохлые крысы. У Чандри сжалось сердце-как она могла бросить тело человека, любившего ее, восстановившего всю аграхару против себя из-за нее, бросить его на произвол судьбы, без всякого присмотра!
Она побежала наверх.
«Надо бы хоть ароматные палочки зажечь, чтобы так не пахло!» — думала она.
От трупа исходил густой смрад. Живот вздулся огромным шаром, лицо изменилось до неузнаваемости.
Чандри вскрикнула и выскочила вон.
Нет, нет и нет, кричало все ее естество, нет, то, что там наверху, — это не мужчина, который ее любил, нет, нет, между Наранаппой и тем вообще нет связи!
Чандри бежала как одержимая, бежала, размахивая фонарем, бежала вон из аграхары, туда, где жили не брахмины, а простые крестьяне. Она опознала дом Шешаппы, который занимался извозом и по утрам доставлял им свежие яйца, — перед домом Шешаппы была привязана пара хорошо знакомых ей белых быков. Потревоженные быки поднялись на ноги, шумно задыша- ли, загремела цепь, залились лаем собаки. Из двери выглянул Шешаппа. Чандри, задыхаясь, кинулась к нему, несвязно объясняя, зачем она прибежала.
— Запрягай быков, — требовала Чандри, — отвезем его, где сжигают мертвых. У нас полно дров, возьмем дрова, сожжем его сами!
Шешаппа, крепко выпивший перед сном, никак не мог сообразить, что Чандри надо, а придя в себя и поняв, в чем дело, испугался.
— Чандри, слушай, Чандри, ты что? Хочешь, чтоб я в аду горел? Как я могу дотронуться до трупа брахмина? Да и за все восемь благ мира не соглашусь, ты что? Я бедный человек, но, если тебе страшно, можешь переночевать у нас, а утром пойдешь себе…
Чандри молча повернулась и снова выбежала на улицу. Что делать? Куда толкнуться? Одна мысль жгла ее: оно гниет, то, что лежит там в доме, гниет, смердит, раздувается. Это не Наранаппа, с которым она спала. Не брахмин. Никто. Труп. Гниющий, смрадный труп.
Чандри пошла к мусульманам. Сказала, что хорошо заплатит. Она отыскала рыбного торговца Ахмада Бари — когда он сидел без денег, Наранаппа дал ему в долг на покупку быков. Ахмад Бари ничего не забыл. Он без звука запряг быков, сложил на подводу и мертвое тело, и дрова, свез на место, где сжигают, развел огонь и подождал, пока костер не прогорел дотла.
Потом он ушел со своей подводой, накручивая быкам хвосты и поторапливая их короткими вскриками.