Пранешачария оглянулся. Так. Темные глаза украдкой смотрели на него. Руки держали тарелку. Она стояла на пороге. Шаг назад, и полумрак дома скрыл ее. Прозвенели браслеты-она снова появилась на свету. Все успокоилось. Ожидание ворохнулось в его теле, прокладывая себе путь. Она наклонилась, ставя перед ним тарелку. Сари сползло с груди. Грудь, туго обтянутая блузкой. Просящий взгляд из-под тяжелых век. Живой огонь в его груди, но уже без ощущения обнаженности под взглядом. Теперь он сам весь превратился в эти глаза, «То есть ты». Все есть ты.
— Откуда господин пожаловал? — спросила женщина.
И перевела взгляд на Ачарию. На его пылающую сущность.
— Он сам из Кундапуры, — не дал ему ответить Путта. — С Шинаппой знаком, — приврал он- Делами храма занимается.
Еще вранье.
— На храм приехал собирать.
Еще.
Путта делал из него совсем другого человека. Встреча с незнакомыми всегда приводит к появлению нового облика, иной личности.
…Я столькими людьми перебывал за один день, что сам перестал понимать, кто я. Что же, пусть все идет своим чередом…
Пранешачария сидел и ждал.
…Заклеванный петух Клюющий петух. Шпоры. Сталь на ногах. Вопль Бхагирати. Будто сама жизнь вопила. Потом она упала на спину, совершенно неподвижная. Мертвая. Погребальный костер, в нем горит Бхагирати, алтарь моего избранничества. Не стало Бхагирати, и я оказался между мирами. Заблудшая душа. Принимаю облик, который мне придают чужие взгляды. Теперь душа льнет к одному из миров, и я перестаю быть бесплотным духом. Кажется…
Стараясь не смотреть ему в лицо, Падмавати отошла и села на приступку у дверей.
Пранешачарию снова томило чувство обнаженности — теперь она уселась так, что может вволю разглядывать его. Набравшись храбрости, он поднял голову. Сердце болезненно стучало.
Падмавати вскочила на ноги, вынесла поднос с бетелем. Путта приготовил себе бетель, заложил за щеку и заговорил с полным ртом:
— Я встретил Ачарию на дороге. Разговорились, он мне и говорит: я в Кундапуру. А я сразу сказал: куда спешить? Здесь заночуем, а утром отправимся прямо в Тиртхахалли и поймаем автобус. Так лучше, верно ведь?
— Конечно, — с некоторым смущением поддержала Падмавати. — Переночуете у меня, а завтра пойдете дальше.
Пранешачария от слов женщины весь сразу обмяк. В ушах загудело, ладони покрылись липким потом.
…Только не сегодня. Завтра. Сегодня я еще не готов. Откуда я мог знать, что придется принимать решение сегодня? И вообще мне нельзя, мне ничего нельзя. Только что жену схоронил, еще не прошел очищение. Мертвым телом Наранаппы еще не занялся. Я им все сейчас расскажу. Нужно рассказать всю правду. Нужно встать и уйти. Исчезнуть.
И не двинулся с места. Сидел. Неподвижный предмет под изучающим взглядом Падмавати.
— Значит, договорились, — заключил Путта. — А пока пускай сходит в храм и поест как следует. Он целый день не ел — Он повернулся к Падмавати. — Сегодня представление будет. Пойдешь смотреть?
— Да нет. Схожу вечером в храм и сразу же вернусь. Буду вас дома ждать.
Пранешачария молча сидел между Путтой и Падмавати и ничем, совсем ничем не выказывал своего отношения к происходящему.
— Тогда пошли, — сказал Путта.
Ачария поднялся на ноги и посмотрел на Падмавати.
Длинные волосы; видно, она недавно их вымыла, даже маслом еще не успела смазать. Крутые бедра, полная грудь. Высокая. Глаза искрятся Ожидает. Спокойная, свежая после купания. Дышит ровно и глубоко — грудь поднимается и опускается. Соски сразу отвердеют, если дотронуться до них в темноте. Запах раздавленной травы. Летучие колесницы светлячков. Огни. Огонь. Языки огня лижут хворост, дотрагиваются до мертвых рук, до мертвых ног. Костер шипит, брызгает искрами. Огонь все выше. Тело Наранаппы в ожидании огня. Несожженное тело. Как он сидел в тот день на веранде, кальяном булькал. Тело на бамбуковых носилках, прогнувшихся вниз под его тяжестью. Мудрый Яджнавалкья спрашивал: «Любовь, к кому любовь? Любовь к жене есть любовь к себе. И любовь к богу есть любовь к себе». Докопаться до корня. Все равно найти. Все равно выстоять.