Он посмотрел на женщину. Она была прекрасна, и он восхитился ее красотой.
А мудрый Вьяса, который написал потом «Махабхарату», родился в глиняном горшке. Сразу и родился святым аскетом с горшком для подаяния.
Ачария сделал шаг.
— Так вечером я жду вас, — сказала женщина.
… Бог Марути ушел от ответа. Друг Махабала бросил меня. Недруг Наранаппа одержал надо мной верх. Брахмины обезумели при виде золота. Чандри дождалась меня в темноте, получила что хотела, пошла своей дорогой. Бхагирати дико закричала и умерла.
Путта положил руку на его плечо и придержал на обочине мокрого поля.
— Ну, что скажете? — спросил он- Как задумал, так и вышло Вы только в голову не берите. Она же не шлюха какая-нибудь. Низкорожденного близко к себе не подпустит Брахмина и то не всякого примет. Деньги тут ни при чем. Что ей деньги? Видели, какой у нее сад? О таких женщинах в старину мудрые люди стихи сочиняли. А я-то, я-то струсил, что вы меня выдадите! Ну, когда я привирать начал Понравилась она вам, верно? Путта такой человек — для друга все сделает. На все ради дружбы пойдет.
Он потрепал Ачарию по плечу.
Мимо мокрого поля, через изгородь, по хлипкому бамбуковому мостику, переулком-обратно в гудение и кипение ярмарки Густая толпа окружала храмовую колесницу, и такая же толпа толклась у лавки с разноцветной шипучкой. Народ сбегался посмотреть на человека с ученой обезьянкой, на разносчика детских игрушек, на торговцев воздушными шариками. Внезапно над праздничным гомоном поднялся демонический голос, резкий голос злого духа. Деревенский глашатай. Глашатай выкрикивал под барабанную дробь:
— Чума! Чума! Чума! В Шивамоге чума! Страшная болезнь черной богини Мари. Кому в Шивамогу- делайте прививки в Тиртхахалли! Приказ! Приказ! Приказ! Приказ для всех! Прививки! Чума!
Люди с любопытством слушали глашатая и пили шипучку. Хохотали над ужимками ученой обезьянки. Бородатый лекарь бойко торговал пилюлями, нахваливая их силу на всех языках:
— Одна ана, одна ана, одна ана! От живота, от головы, от ушей, от артрита, радикулита, от чесотки, от парши! Для беременных, для детей, от тифа, диабета! Одна ана, одна ана! Пилюли из Кералы, освященные в храме!
Его перебивал владелец «бомбейского ящика»:
— Веселые девушки из Бомбея! Смотрите, девушки из Бомбея!
Акробат съехал по веревке, протянутой от высокого дерева к колышку в земле, стукнул босыми пятками и поклонился Мужчина дал подзатыльник мальчишке, клянчившему воздушный шарик Мальчишка громко разревелся. В кофейне завели музыку. В мусульманской лавке выставляли новые подносы ядовито окрашенных сластей. Протяжный говор крестьян и их жен, неумолчное чтение санскритских двустиший у колесницы, пререкания брахминов.
И среди всего этого он должен сделать выбор. Здесь Сейчас. Какой выбор? Зачеркнуть четверть века жизни, полной суровых ограничений, и стать жителем вот этого мира? Нет, нет. Прежде всего похороны Наранаппы. Все другие решения — потом. Сегодня Гаруда, Лакшман и другие брахмины должны уже вернуться в аграхару после беседы с гуру. Ну а если гуру сказал «нет»! Что тогда делать? Опять метания, опять все сначала.
Пранешачария остановился у храма. Слепой нищий монотонно тянул гимн: «Как мне служить тебе, создатель? Чем угождать тебе, создатель?»
Путта бросил медяк в тарелочку перед слепцом, и в тот же миг к ним быстро пополз другой нищий, безрукий и безногий, жалобно вопя:
— Ни рук, ни ног, как я наказан! Ни рук, ни ног! Прокаженный с воем простерся перед ними, беспомощно дергая остатками конечностей, показывая теместа, где были пальцы, отгрызенные проказой. Полусгнившее тело прокаженного вызвало в мыслях Пранешачарии образ разлагающегося без сожжения тела Наранаппы. Путта подал прокаженному милостыню, но к ним со всех сторон сползлись новые нищие, изуродованные, искалеченные.
— Пойдем отсюда, — выдохнул Ачария.
— Идите в храм, вам давно пора поесть, — напомнил Путта.
— Пойдем вместе, — позвал Ачария.
Его внезапно охватил ужас при мысли о том, как он войдет в трапезную и брахмины, сидящие длинными рядами, увидят, что он пришел один, никем не сопровождаемый. Ни разу в жизни он так не боялся быть один.
Я не могу без Путты, подумал он растерянно.
— Да что это вы? Как это-вместе? Я же не брахмин, я малера.
— Какая разница, пойдем.
— Шутки шутите? — изумился Путта. — Да у меня тут полно знакомых. А так я бы рискнул. Подумаешь! Вы тоже, наверно, слышали про мальчишку из касты ювелиров, который всем мозги задурил и жил себе в монастыре? А я малера, мы даже священные шнуры носим, как у брахминов. Ну вообще-то это я так, болтаю. На самом деле кишка у меня тонка с брахминами есть. Нет уж, вы идите себе, а я вас где-нибудь здесь подожду.