Пранешачария оцепенел в безмолвии.
Он молча слушал Наранаппу, и его душу охватывало сомнение: что это, пьяная болтовня или действительно он сам и был причиной, породившей порок?
-- Порок красноречив,--сказал он со вздохом,-- добродетель безмолвна. Пусть будет бог милосерд к тебе -- вот все, что я могу сказать.
-- Ты прочитал все Пураны, все описания любовной страсти, а проповедуешь воздержание. А в моих словах нет потайного смысла. Когда я говорю: "Спи с женщиной", это значит: спи с женщиной. "Ешь рыбу" означает: ешь рыбу. Можно я дам совет вам, брахминам, Ачария? Соберите ваших иссохших жен и утопите их в реке. Живите, как жили ваши святые,--со здоровыми красивыми рыбачками, пускай они вам варят рыбу, а потом спят с вами в обнимку. И если, проснувшись, вы не познаете бога -- не Наранаппа мое имя.
Он подмигнул Ачарии, допил, что оставалось в стакаие, и громко, с наслаждением рыгнул.
Больней всего задели Ачарию издевки над его женой, калекой. Он отчитал Наранаппу, назвал его низкорожденным негодяем и ушел.
В тот вечер, готовясь к молитвам, он никак не мог "утишить волны мысли".
Что же это?--спрашивал он себя в недоумении и тоске.
С того дня Ачария перестал повествовать по вечерам истории о любовных похождениях богов и святых и перешел на рассказы о нравственном совершенствовании. И что же? Он почувствовал, как меркнет, как гаснет и его интерес к Пуранам. Перестали ходить на веранду молодые брахмины, которые раньше радовали его сердце горящими глазами и прерывающимся дыханием. Теперь Ачарию больше слушали женщины, желающие приобрести заслугу для следующей жизни, посреди повествования они начинали скрывать зевки бормотанием имени бога; слушали старики, то задремывая, то пробуждаясь...
Пранешачария все перебирал пальмовые листья старых рукописей, когда в соседней комнате застонала жена. Он вспомнил, что не дал ей вовремя лекарство. Налил отвар в чашечку и, поддерживая голову жены у своей груди, осторожно поднес лекарство к ее рту.
-- А теперь поспи,--посоветовал он.
Пранешачария вернулся к чтению, упрямо бормоча себе под нос:
-- Как может быть, чтобы в Книгах не нашлось ответа?
И снова принялся искать.
IV
Брахмины возвращались из Париджатапуры, со стоном выдыхая имя бога: "Харе... Харе... Харе..."
Голодные, плелись они по жаре, мечтая о послеполуденном отдыхе. Но жены, особенно жена Гаруды с женой Лакшмана, ждали их на суд.
В аграхаре разное болтали о том, почему убежал из дому и ушел в армию Шьям -- единственный сын и наследник Гаруды. Недруги Гаруды утверждали, что сын не вынес побоев отца, недруги Наранаппы не сомневались, что это он подговорил дурачка. Лакшман, тот вообще считал, что против Гаруды обратилось колдовство, к которому тот когда-то прибег, чтоб извести отца Наранаппы. А иначе с чего было Шьяму сбиться с пути и удрать из дому, когда его сам Пранешачария пестовал? Известно ведь: кто ввяжется в колдовство, уподобит себя демону Бхашмасуре. Бог Шива даровал демону свойство испепелять всякого, чью голову он накроет своей ладонью. Обнаглевший демон попытался самого Шиву обратить в пепел. Тогда боги наказали Бхашмасуру, подстроили так, что он простер ладонь над собственной же головой -- и рассыпался прахом. Всякий знает, чем кончаются такие дела.
Анасуйя, жена Лакшмана, ненавидя Наранаппу за то, что он опозорил семью ее матери, винила во всем Гаруду: не обратился бы Гаруда к колдовству, так Наранаппа, сын достойных родителей, никогда не преступил бы кастовые запреты.
Ситадеви, жена Гаруды, не ела, не пила, чахла на глазах, после того как мерзавец Наранаппа сманил ее сына из дому. Три месяца проплакала она, день и ночь ожидая возвращения сына, а потом пришло письмо от Шьяма--он в Пуне, служит в армии. Поставил подпись на государственной бумаге, так что теперь его не отпустят, разве только если за него внесут шесть сотен рупий неустойки.
Ситадеви прямо на улице набросилась на Наранаппу, бранилась и рыдала, волосы рвала на себе. Письмо сыну продиктовала: "Мяса не касайся, омовения совершай и не пропускай вечерние молитвы". Ситадеви постилась по пятницам, чтоб чистота и добро вошли в сердце ее сына.
Гаруда ярился, как разгневанный Дурваса, метался, будто его красные муравьи заели, и вопил на всю аграхару:
-- Нет у меня сына! Умер! Больше его нет! Пусть только попробует домой сунуться, я ему голову проломлю!
Ситадеви дала обет богине, умоляла ее:
-- Ниспошли мир душе моего мужа, сохрани его любовь к сыну!
Ради этого Ситадеви начала и по субботам тоже блюсти пост.
Дургабхатта из ненависти ко всем мадхвам подливал масла в бушевавший огонь.
-- Смирись,-- нашептывал он Гаруде.-- Теперь уж делать нечего. Сын в армии, какие там молитвы, какие омовения, а мясо он наверняка каждый день ест.
Сейчас Ситадеви почувствовала себя почти счастливой: попади им в руки украшения этой Чандри, может, и впрямь удастся выкупить Шьяма из армии... В какой-нибудь священной Книге уж конечно написано, что ее муж имеет право совершить обряд по Наранаппе. Но на душе у нее кошки скребли. А вдруг Лакшман опередит ее мужа и возьмется за обряд? Или людишки эти из Париджатапуры? Они и не подумают бояться осквернения, им что чисто, что нечисто--все равно. Ситадеви поклялась отнести фрукты и кокосы в храм Марути.