Подобные эпизоды, которые часто рассказывают исследователи кэндзюцу, приводят на ум примеры экстраординарного поведения в стрессовых ситуациях, упоминающиеся в доктринах других боевых искусств. Например, в айкидо есть множество иллюстраций концепции полного слияния всей личности и всех ее сил (физических, функциональных, психологических и т. д.) при попытке решить какую-либо проблему. Такая полная концентрация и решимость способны, в своих экстремальных формах, напоминать фиксированную целеустремленность фанатика или даже, как эго называют некоторые мастера кэндзюцу, «безумного человека» (Suzuki, 185–186).
Харагэй обеспечивает мастеров кэндзюцу концепцией внутренней централизации в хара, и вместе с концепцией распространения жизненной или скоординированной энергии (ки) из этого Центра, должным образом адаптированного к их целям, данное искусство способно помочь им развить такие качества, как независимость ума, общую осведомленность, интенсивность восприятия и непрерывные, мощные действия, от которых зависит боевая эффективность. Великий учитель кэндзюцу, Ямаока Тэссю, советовал:
«Не фиксируйте свой ум на позиции, которую занимает ваш противник, и не приковывайте его к собственной позиции или положению своего меча. Вместо этого зафиксируйте его в сайка-тандэн (область живота, расположенная ниже пупка) и не думайте о том, как нанести удар противнику или о том, как он нанесет удар вам. Отбросьте в сторону все конкретные планы и бросайтесь в атаку, когда увидите, что ваги враг заносит меч у себя над головой» (Harrison, 130–131).
Такая же четкая приверженность теории и практике харагэй, как к внутреннему предварительному требованию кэндзюцу, присутствует и в работах Адати Масасиро, который считается основателем Симбу Рю. Этот учитель начинает свой труд «Сущность фехтования», изданный в 1790 году, признавая важность как «техники», так и «психической тренировки», уточняя, что последняя заключается в основном в том, чтобы быть «спокойным и невозмутимым», когда встречаешь врага в бою. Далее он уточняет, что фехтовальщик «должен чувствовать себя так, словно бы с ним не происходит ничего особенного. Продвигаясь вперед, он уверенно ступает по земле, и его глаза не прикованы к врагу, словно глаза безумца. Его поведение ничем не отличается от его повседневного поведения. В его выражении лица нет никаких изменений (Suzuki, 185–186). Как можно выработать в себе такую позицию? Харагэй предлагает ответ. Согласно Адати Масасиро, «чтобы иметь возможность действовать в такой манере, когда фехтовальщик встречает своего противника и когда его жизнь в каждое мгновение висит на волоске, фехтовальщик должен понимать концепцию «неподвижного ума». В терминах физиологии (как мы говорим сегодня), он должен быть хорошо обучен держать свой кокора в нижней части живота» (Suzuki, 185–186).
Однако многие мастера кэндзюцу достаточно ясно осознавали, что полная концентрация на хара (очевидно, весьма распространенное явление) может привести к появлению сражающегося робота, но вовсе не обязательно хорошего и тем более отличного фехтовальщика. Такуан, этот великий «объединитель» кэндзюцу, судя по всему, не видел никакого различия между чрезмерной концентрацией на внешних деталях (против чего предостерегали многие мастера кэндзюцу) и чрезмерной концентрацией на хара (которой те же самые учителя часто отдавали предпочтение). Возвращаясь к своим работам, посвященным древним источникам харагэй, связанных с буддизмом в японской версии Дзена, он расширил узкую интерпретацию японских ученых, повторив старую и сгину о том, что «Дзен чуждо разделение или локализация», и, следовательно, будет ошибкой интерпретировать харагэй в такой специализированной манере, говоря, будто разум следует «держать в заточении в области нижней части живота», поскольку такое «заточение» не позволит разуму «оперировать в других местах» (Suzuki, 105–108).
Для Такуана — и немногих других мастеров, которые, очевидно, были более далеки от ограниченной и специализированной области применения кэндзюцу исключительно в качестве боевого метода — искусство харагэй, разумеется, имело большую важность на начальных стадиях тренировки, поскольку оно помогало ученику преодолеть в себе общечеловеческую тенденцию становиться легкой жертвой эмоций, предположений, впечатлений и т. д. Но после того как «убегающий разум» был стабилизирован и объединен, Такуан говорит, что «нужно не пытаться сосредоточить разум в каком-то месте, а позволить ему заполнить все тело, позволить ему пропитать все ваше существо». Разум (в соответствии с его природой) должен быть свободен, чтобы выполнять свои функции. «Нескованный и свободный», он готов «встретить противника, пытающегося нанести вам удар. Когда вам нужны руки, они охотно подчиняются вашему приказу. Также и ноги». В общем, разум «должен быть предоставлен самому себе и обладать абсолютной свободой передвижения, определяемой его собственной природой» (Suzuki, 105–108).