По тону этого письма и из наблюдений, сделанных за время их визита в Японию, корейские послы пришли к выводу, что война между двумя странами неизбежна, поскольку корейцы не собирались сидеть сложа руки, в то время как японские армии будут маршировать через их страну на Китай. Им не дадут прохода, если только они не прорубят его мечом. Корейские послы, питавшие к Хидэёси такое же презрение, как и он к ним, добавили, что идея завоевания Китая столь же абсурдна, как старания пчелы ужалить черепаху сквозь панцирь.
Такой ответ привел Хидэёси в ярость, и слухи о его намерениях вскоре дошли до Пекина, откуда направили посланцев в Корею, чтобы выяснить подробности. Корея могла только подтвердить их наихудшие подозрения и предупредить Китай о нависшей опасности.
Если нападение на Китай можно уподобить пчеле, досаждающей черепахе, то завоевание Кореи следовало бы сравнить с собакой, дерущейся с зайцем, к тому же слепым, хромым и глупым. Несмотря на решительность ее дипломатов, ни одна страна не была хуже подготовлена для противостояния военной мощи Японии, чем Корея в 1594 г. Это было общество, состоящее только из двух классов аристократии и рабов. Первые вели жизнь, во многом подобную изнеженному существованию знати эпохи Хэйан, только без самураев, способных защитить их от агрессоров, поскольку последние их почти не беспокоили. Двор был заражен завистью, политическое соперничество приобрело столь дикие и безжалостные формы, что по сравнению с корейской знатью даже деспоты Фудзивара показались бы афинскими демократами. Крестьяне, которые составляли ряды корейской армии, были не более чем толпой, чьи понятия о патриотизме обычно сводились к уплате определенной суммы денег, избавлявшей их от военной службы. Все, кто мог откупиться, так и поступали, так что защита страны ложилась на плечи беднейших из бедных. По своему вооружению корейская армия значительно уступала японской. Особенно жалко выглядели в сравнении с японскими их мечи - короткие обоюдоострые колющие клинки. Использовались также лук и стрелы, несколько разновидностей прямых и изогнутых копий, а также любопытный корейский цеп. Это было что-то типа палицы с длинным древком и соединенным с ним на цепочке из трех звеньев билом, усеянным шипами - оружие корейской кавалерии, в эффективность которого корейцы очень верили. Об отсутствии аркебуз мы уже говорили, при том что пушки у корейцев имелись, но они даже не попытались скопировать те образцы, которые привезли японские послы.
В качестве доспехов офицеры и кавалерия носили длинные кафтаны, укрепленные кожей и металлическими заклепками, которые надевались поверх кольчуги, и простой кожаный или железный шлем. Большинство простых пехотинцев имели еще более примитивное вооружение, а доспехов у них вообще не было. И эта нация, без того уже изнуренная нищетой и злоупотреблениями правителей, должна была противостоять военной мощи страны, профессиональная армия которой могла бы сравниться с любой армией Европы.
Два фактора, однако, были в пользу корейцев. Прежде всего - их родная земля. Корея имеет гористый неровный ландшафт со множеством скрытых ущелий и долин. Зимы там бывают суровые, и, принимая во внимание эти обстоятельства, становится ясно, что Корея представляет идеальное место для партизанской войны. Это как раз то, с чем японцам никогда не приходилось сталкиваться, поскольку они никогда не воевали в чужой стране. Японские гражданские войны превращались в столкновения между соперничавшими даймё и очень мало затрагивали простого крестьянина, поскольку для него они кончались лишь заменой одного угнетателя другим. В таких условиях никакого движения сопротивления и не могло возникнуть. В Корее же, где боль была бы столь остро ощутима, а агрессор столь очевиден, он повсюду встретил бы враждебность, и за каждым углом его ждал бы кинжал.
Другим преимуществом Кореи было то элементарное обстоятельство, что при враждебном отношении населения к агрессорам японцы нашли бы там только выжженные поля и враждебные лица, и каждую пулю, каждую унцию пороха и каждое зернышко риса пришлось бы везти через открытое море. И хотя корейская армия, плохо вооруженная и лишенная толкового руководства, едва держалась на ногах, корей-ский флот представлял реальную угрозу для Японии, ибо хорошо оснащенный флот мог так же легко перерезать японские коммуникации, как меч самурая перерубал корейское копье.
С полным пренебрежением к последней опасности были начаты приготовления к вторжению. Осенью 1591 г. на северо-западном побережье Кюсю, в Нагоя (совр. Карацу), была создана база, где были собраны самураи, пехотинцы, кони, корабли и все остальное, необходимое для ведения войны. Хидэёси разработал план до мельчайших деталей. Он все организовал, но не финансировал почти ничего, переложив все расходы и вербовку солдат на даймё. Самое тяжелое бремя легло на даймё Кюсю, которые, исходя из общей оценки их имущества, должны были выставить по 600 воинов на каждые 10 000 коку своего годового дохода. Другие даймё на Сикоку и Хонсю поставляли меньшее количество, пропорционально удаленности их владений от Кюсю. Даймё, чьи владения выходили на побережье, должны были также обеспечить по две джонки на каждые 100 000 коку; экипажи для них набирались из рыбацких деревень из расчета по десять моряков с каждой сотни домов.
Стратегический замысел Хидэёси был не менее грандиозен. Армия вторжения состояла из двух эшелонов. Первый удар должны были нанести семь дивизий, сконцентрированных на острове Цусима; их задачей было усмирить Корею и захватить ее. Затем должны были высадиться три резервных дивизии, соединиться с первой армией и при поддержке дружественной теперь, как они надеялись, корейской армии начать наступление на Китай. Следующая таблица показывает, как была организована каждая дивизия, состоявшая из войск нескольких даймё, один из которых был главнокомандующим.
Эти цифры говорят о грандиозных масштабах операции, запланированной Хидэёси. Однако, несмотря на эти внушительные цифры, сама человеческая природа создавала определенные трудности. Поскольку Хидэёси не собирался лично сопровождать первую армию, у нее не оказалось реального главнокомандующего, а старая самурайская традиция личного подвига была еще жива. Поэтому отношения между дивизиями были далеко не добрососедскими особенно это касается первых двух дивизий, которые должны были стать авангардом армии вторжения. Каждой из них командовал, конечно, хороший солдат; непонятно только, как Хидэёси, с его дотошным вниманием к мельчайшим деталям, смог подобрать такой несовместимый дуэт для осуществления замысла, для которого прежде всего было необходимо постоянное взаимодействие и хорошее взаимопонимание. Командиром первой дивизии был Кониси Юкинага, христианин, который ненавидел буддистов, а вторая дивизия была под началом Като Киёмаса, буддиста, ненавидевшего христиан. Поскольку их антагонизм оказался решающим фактором в этой кампании, стоит сказать о них несколько слов.
Оба они, как и Хидэёси, вышли из низов. Кониси был сыном аптекаря из Сакаи, впервые он привлек внимание Хидэёси своим искусством сервировать чайный столик - достоинство, которое немедленно возвысило его в глазах последнего. В деле войны он был не менее одарен и быстро продвинулся до должности командира первой дивизии в возрасте всего двадцати трех лет. После экспедиции на Кюсю ему была дана в ленное владение половина провинции Хиго. Он был крещен в 1583 г. иезуитскими миссионерами и получил имя дон Антонио. Кониси оставался верующим христианином до самой смерти. В иезуитских источниках его образ "самурая без страха и упрека" должным образом приукрашен, хотя в целом он, вероятно, соответствовал ему и в жизни. Хидэёси подарил ему на прощание коня, сказав: "Топчи им бородатых дикарей!" Като Киёмаса, командующий второй дивизией, был совсем другим человеком. В противовес католицизму Кониси он был последователем Нитирэна, страстного буддийского проповедника, который воодушевил японцев на борьбу с монголами и основал единственную фанатичную буддийскую секту. Киёмаса придавал большое значение своей вере, вплоть до того, что начертал на своем штандарте большими красными буквами: "Наму мёхо рэнгэ кё" (Слава Лотосу Божественного Закона) - молитву и девиз своей секты. Киёмаса, сын кузнеца, родился в 1562 г., и хотя он был всего на семь лет старше Кониси Юкинага, его послужной список под началом Хидэёси был гораздо длиннее. В награду за его заслуги на Кюсю Хидэёси дал ему другую половину провинции Хиго, сделав ближайшим соседом Кониси. Киёмаса любил носить богато украшенные шлемы с высокими навершиями на деревянном каркасе, щеголял бакенбардами, утверждая, что с ними тугие завязки шлема становятся более удобными. При всем его эксцентризме он был предельно жесток и превратился в яростного гонителя христиан.