Закон строго охранял честь самурая. Один из пунктов основного административного уложения дома Токугава, состоявшего из 100 статей, гласил: «Если лицо низшего сословия, такое как горожанин или крестьянин, будет виновно в оскорблении (самурая. — А. С.) речью или грубым поведением, его можно тут же зарубить» [171, с. 462].
Это правило в более популярном виде известно как «кирисутэ гомэн», т. е. разрешение на убийство или «разрешение зарубить и оставить» [171, с. 462–463].
Неподобающим по отношению к самураю рассматривалось также неуважение его личности. Крестьянам предписывалось: «где бы они ни были — у обочины дороги или за работой в поле», завидев любого самурая (в том числе и из чужого владения), «обязательно снимать головные уборы — соломенные шляпы, платки, повязки из полотенца — и пасть на колени» [45, с. 50]. За неисполнение этого правила полагалось наказание. Другими словами, как отмечал Иден, «каждая встреча с самураем могла окончиться смертью» [151, с. 145].
Простой народ, по законам Токугава, о которых он иногда имел очень смутное представление, должен был в соответствии с конфуцианской доктриной просто делать то, что ему говорят, не спрашивая, зачем это надо [171, с. 460].
Об отношении высших и низших сословий в официальном уложении говорилось следующее: «Все нарушения должны быть наказуемы в соответствии с сословным статусом». Те нарушения, которые считались для самураев «эксцессами», для народа были уже «преступлениями» и могли караться смертью. Однако, с другой стороны, самурай (по бусидо) лишался жизни за такой поступок, за какой крестьянину сохраняли жизнь [171, с. 463]. При невыполнении приказа, например, или нарушении данного слова воин должен был покончить жизнь самоубийством.
Многие элементы законодательства сёгуната, выступавшие часто в форме этических принципов, пополняли собой официальную идеологию самурайства (бусидо), которая продолжала свое развитие в период Эдо.
Эпоха правления сёгунов Токугава была временем наивысшего расцвета сословия самураев, окончательного сложения его идеологии, культуры и обычаев. Однако это же время ознаменовало собой завершающий этап развития японского феодализма, этап его разложения и низвержения, которые повлекли за собой упадок самурайства и ликвидацию его как сословия, порожденного феодальным строем и не могущего существовать без этого строя.
Признаки загнивания феодального общества, зародившиеся в его недрах в эпоху третьего сёгуната, особенно явственно стали проступать после годов Гэнроку (сентябрь 1688 — март 1704). Это проявлялось прежде всего в разложении феодальных отношений, замедлении роста производительных сил, ухудшении состояния экономики, кризисе всей финансовой системы правительства и укреплении торгово-ростовщических элементов, развивавшихся в растущих городах. В то же время развитие ремесла и торговли, складывание общеяпонского рынка и образование мануфактур способствовали зарождению японского капитализма.
Не помогли сёгунам Токугава и реформы, которыми власти пытались укрепить пошатнувшуюся экономику, прекратить процесс деклассирования самурайства, изменить бедственное положение разоряющихся крестьян, страдавших от тяжелых поборов, неурожаев, голода и эпидемий.
Обострялась и борьба за власть внутри господствующего класса. В кругах придворной аристократии Киото, являвшихся сторонниками императорской власти, все чаще поднимались голоса в поддержку антисёгунекого движения.
В этих условиях существование паразитирующего и все более деградирующего многочисленного сословия воинов, предназначенного для защиты народа (населения княжеств) от несуществующих бедствий войны (при отсутствии междоусобных войн), представляло собой парадоксальное явление [58, с. 103]. В мирное время самураи, свободные от своего основного занятия — войны, направляли свою энергию и храбрость иногда лишь на борьбу с пожарами, которые особенно часто возникали в кварталах столицы сёгуната Эдо, сплошь состоявших из деревянных строений. Самураи дежурили на специальных постах по оповещению о пожарах. Даймё и высокопоставленные чиновники выезжали на пожар, как на войну: в полном военном снаряжении, в шлемах и доспехах [155, с. 44]. В остальном самураи, поддерживаемые правительством и даймё, не занимались никакими полезными для государства и народа делами, ничего не производили и являлись лишь потребителями того, что создавалось трудом крестьян и ремесленников. Сёгунату и феодальным князьям по мере развития товарно-денежных отношений и в связи с экономическими трудностями все тяжелее было содержать самурайские дружины. Даймё, попадавшие в зависимость к юридически бесправным торговцам, постоянно сокращали рисовые пайки самураев и вынуждены были распускать свои мелкие феодальные армии.