– Где же я вам замену-то найду? Нам ещё до Кулёмной топать. А этот узкоглазый едва плетётся. Лежали бы сейчас на завалинке, грелись на солнышке. Так нет же. Потащились в гости к лешему.
День клонился к вечеру. Незаметно похолодало. От сопок потянуло уже не тёплым ветром. Его мощные порывы, словно прорывая плотину, наваливались всей своей массой, заполняя густые и душные распадки. Это движение подхватывали сухие осины, от чего шум становился всеобъемлющим и грозным. От этого звука, проникающего глубоко в сознание, становилось неуютно и одиноко. Монотонность этого магического шума немного разбавляли кедры, эти трёхмачтовые великаны, никогда не сбрасывающие зелени, всегда радовали глаз и были своего рода ориентирами на огромном пространстве крутых густых склонов. Тайга. Уже одно это слово несло в себе какую-то непостижимую тайну и притягивало любого, кто хотел раствориться в её объятиях. Это же чувство испытывал и Толька, вот так, случайно оказавшийся на её границах непрошенным гостем. А за визит предстояло ещё заплатить цену, которую он не знал, да и не думал шибко об этом. Ноги с непривычки гудели, спина побаливала от ноши, и скинув рюкзак, и почувствовав в ногах необычное но знакомое чувство лёгкости, он почти сразу забыл о дороге. Уже через несколько минут его обволокло скукой, а в такие минуты небыло ничего лучше обыкновенного сна. Найдя под деревом тихое от ветра местечко, Толька решил немного вздремнуть. Снизу грела телогрейка, сверху ещё ласкали лучи вечернего солнца, не успевшего спрятаться за горами. Он задремал.
Когда Толька открыл глаза, уже смеркалось. Его поразил необычный свет. Солнца уже не было видно, но воздух в огромном пространстве, обрамлённом дальними сопками, был почему-то желтоватым. Стояла какая-то гробовая тишина, в которой нельзя было услышать почти ничего. Разве что стук дятла, похожий на мельчайшую дробь барабанщика. Такая картина слегка насторожила Тольку. Японца нигде не было. Отхлебнув из фляги и ополоснув лицо, он надел бушлат и прошёл к пещере. На всякий случай рявкнув несколько раз и не дождавшись ответа, он спустился в пещеру и снова позвал.
Не получив ответа, он вернулся к рюкзакам. Наскоро порезав сухой травы, он скрутил её плотным жгутом вокруг сухой дубины и обмотал всё это кусками берёзовой коры. Получилось подобие факела, пусть нескладного, но способного гореть. Вернувшись в пещеру, он поджёг его, и стал медленно спускаться по узкому коридору, ведущему под землю. Он снова позвал в темноту и снова не получил ответа. Освещённые факелом своды вызывали тяжёлые чувства тревоги и досады за то, что предстояло сделать, а надо было спускаться вниз, в темноту. В голову сразу полезли дурные мысли, из-за чего настроение его испортилось окончательно. В животе что-то свернулось в комок и стало тяжело дышать. Чувство было отвратительным для него. Лезть в пещеру совсем не хотелось. Будучи в ней всего несколько раз и то мимоходом, он воспринимал её как что-то живое и опасное. Но бросать человека, пусть даже незнакомого, было не по-людски. Он грязно выругался и полез вперёд. Дальше начинался лёд.
Огромные ледяные наплывы, освещённые факелом, всё время меняли формы. Казалось, что они сползают вниз и сужают и без того тесное пространство узкого лабиринта, в котором можно было запросто застрять. От досады Толька зарычал, раздумывая над тем, что ему делать дальше.
Стараясь не поскользнуться в своих резиновых сапогах и хватаясь свободной рукой за ледяные выступы, он стал спускаться дальше, освещая факелом черноту впереди себя. Через несколько поворотов он уже потерял ориентиры. Неожиданно узкая щель расступилась, стены исчезли в темноте, и он оказался в огромном зале, стен которого не было видно. Он поднял факел и задрал голову. Свет от огня тонул во мраке. Сверху что-то капало. Толька посмотрел под ноги и чуть не вскрикнул. Сразу под ногами начиналась кромешная тьма. Трудно было представить, куда уходила эта бездонная бочка, начинаясь в метре от его скользких резиновых сапог. Отколов своим тесаком от стены кусок льда, он бросил его в темноту. Ни удара, ни всплеска он не услышал.
У него вдруг похолодело в душе, а ноги почему-то обмякли. Надо было срочно возвращаться. Факел уже почти не горел. Толька всё время крутил палку, чтобы огонь полностью не затух. Вдруг он почувствовал, что медленно съезжает к краю. У него перехватило дух. Он судорожно развернулся, и тут же, совершив дикое сальто в воздухе, как огромная мучная лепёшка, грохнулся на лёд. Извернувшись змеёй, он последним движением цапанул ножом по ледяному наплыву. Пролежав какое-то время и стараясь держать остриё под углом, он стал медленно подтягиваться. Лезвие изогнулось дугой, но продолжало держать Толькину тушу. «Лопнет же», – в досаде подумалось Тольке. Он уже представил, как куском протухшего мяса будет лежать где-нибудь на дне, но потом до него дошло, что в этой холодине он вряд ли протухнет.