Когда весь запас брани был исчерпан, Толька затоптал каблуком бычок и пошёл догонять ушедшего далеко вперёд спутника.
– Не хватало мне, чтобы ты ишо заблудился, – ревел он ему вдогонку. Незаметно хмель прошёл, и хорошее настроение снова вернулось к нему, и всю остальную дорогу Толька не закрывал своего рта.
Когда они вышли на ещё один широкий лог с пересохшим руслом ручья, он остановился и привлёк внимание попутчика к следам на земле.
– Кабаны. Свиньи дикие. – Чтобы тому было понятнее, он состроил чушачью морду, на что особого старанья не требовалось. – Чушка с поросятами, понял? – прокомментировал Толька, повизгивая и похрюкивая для смеха и тыча пальцем в маленькие отпечатки копытц. – Так-то! В нашей тайге полно зверя. А всякие Мандрусы не дают охотиться. Захребетники. Да вас тут, туристов, понаехало. – Он оглядел широкий лог и вздохнул. – Навязали бусурмана на мою седую голову. Чёрт нерусский. Поговорить нормально не с кем. Пошли, что ли? До Кабаньей-то топать да топать. – Он посмотрел на горизонт, уже затянутый дымкой. – Успеть бы к ночи. – Наслюнявя кончик указательного пальца, он ткнул им в небо. – Дождь вроде собирается. Чует моё сердце, вымокнем до нитки, если крыши не найдём вовремя. Ты не отставай. Нам же ещё к твоим чёртовым пещерам кандыбать. На кой только хрен они дались тебе?
Дорога потянулась под сопкой, плавно огибая её притупленную вершину. Она по-прежнему петляла вдоль речки, уже едва заметной, терявшейся среди высокой травы, и весело огибала болотинки, уходившие в речную долину. Нехотя заползала в крутые невысокие пуповины, скрытые густой душной зеленью.
…Это был день представлений, словно на заказ для японца. С каждой новой встречей гость всё больше не скрывал восхищения от окружающей природой.
А потом откуда-то взялась матка. Словно шальная, она пролетела поперёк дороги и остановилась в десяти метрах, как вкопанная. Для Тольки её манёвр был понятным – таким образом мать отвлекала, подставляя себя. Где-то должен был прятаться детёныш, и Толька без труда нашёл его недалеко от дороги, в траве. Он до смерти напугал малыша, рявкнув на него своим медвежьим басом, на что детёныш ещё больше прижался к земле, пригнув в страхе свои нелепые большие уши. Японец с большим удивлением смотрел на детёныша, а на Толькины причуды лишь покачал головой, уже понимая и предугадывая все его выкрутасы.
Но за рысь Тольке было обидно больше всего.
Сперва он спутал её с обыкновенной собакой, по опыту зная, что волк бы никогда не прозевал появление человека, но, подойдя ближе, понял, что ошибся, и по-настоящему растерялся. Ему ничего не оставалось, как зашвырнуть в неё комком земли. В ответ на это хищник выгнул спину и, ощетинив шерсть на загривке, явно выдавая агрессию, пошёл в атаку.
Когда до рыси оставалось не больше десятка метров и Толька потянулся за ножом, что торчал за голенищем сапога, за спиной раздался выстрел. Ему показалось, что разорвался пушечный снаряд. От выстрела у Тольки что-то лопнуло в ушах. Когда едкий дым рассеялся, зверя уже не было, а на месте, где он стоял, лежал задавленный фазан.
– Промазал?! – Толька с досадой развёл руками. – Такое мясо! Неделю бы жрали! Эх ты, мазила!
Японец отрицательно покачал головой и показал стволами на небо, а потом глубоко вздохнул. С полминуты он смотрел вокруг, а потом, словно вопрошая, тихо произнёс:
– Сона-ни такусан-но ти-ва нан-но-тамэ даро. Сёкудзинся да ё.3 3– Он хотел сказать ещё что-то, но передумал. С грустью посмотрев на Толькин трофей, тяжело вздохнул и прошёл мимо.
Толька долго обдумывал фразу, потом махнул рукой и, привязав фазана к поясному ремню, потянулся за японцем.
Солнце незаметно скатилось к сопкам. Стоило ему зацепиться за макушки деревьев, откуда ни возьмись, подул ветер. Спавший весь день в глухих распадках, он в считанные мгновения всклочил кроны деревьев, лес вдруг заходил во все стороны и стал седым. Со всех углов нагнало серых облаков. Стало неуютно и темно, как ночью. Словно по заказу заморосил противный мелкий дождь, и за какие-то минуты дорога превратилась в кисель. Идти стало тяжелее. Сапоги проскальзывали, и Толька всю дорогу ругался, натыкаясь в полусумерках на камни. Следом плёлся японец. Оказавшись в темноте, он всё время озирался, наверное, совершенно не представляя, куда ведёт эта лесная дорога. Лишь громадная фигура его проводника, всё время маячившая впереди, позволяла ему не сбиться с пути.
Самому Тольке такие переходы были делом привычным, даже плёвым. Приходилось шагать и не такие пробеги. Мешал рюкзак, но как говорилось в таких случаях – своя ноша не в тяжесть. А так – иди хоть целый день, уже рассуждал Толька, поскольку в поле зрения его была лишь одна темнота. Да и дорога выдалась на редкость весёлой, и было над чем поразмышлять. Не помнил он такого фарта. Встречал, конечно, зверя, будучи без оружия. Бывало, и дрейфил. Но такого не было. Встреча с косолапым его сильно пошатала. Ещё долго после того, как мишка скрылся в чаще, тряслись поджилки. Потом до него дошло, что японец поступил правильно. И вёл себя вполне по-мужски, без суеты. Ни одна жилка не дрогнула, точно робот какой-то, мыслил Толька, зная, как непросто встретиться с медведем на одной тропе нос в нос и не растеряться.