— Что это за дело? Чему вы служите с Меружаном?
— Тебе известно, дорогая Амазаспуи. Чего же ты еще спрашиваешь?
Печальные глаза княгини зажглись гневом.
— Стыдись, Ваган! — воскликнула она. — Позорным делом ты бесчестишь славный род Мамиконянов. Да будет проклят тот день, когда ты появился на свет! Лучше бы твоя мать не родила тебя — кару и несчастье земли армянской!
Князь молчал. По его телу пробежала холодная дрожь, а всегда спокойное лицо судорожно исказилось.
— Ты проклинаешь меня, Амазаспуи?
— Ты достоин этого, Ваган. Тот, кто изменил родной церкви и стремится распространить языческую веру персов на своей земле, тот, кто изменяет своему царю и хочет утвердить у себя на родине варварскую власть персов, тот, кто огнем и кровью заливает родную страну, — тот достоин только проклятия. Тебя будут проклинать тысячи матерей, которые лишатся своих сыновей, будут проклинать тысячи жен, оставшиеся вдовами. Тебя будут проклинать тысячи сестер, братья которых падут в междоусобной борьбе… Тебя будут проклинать тысячи детей, оказавшиеся сиротами… Проклянет тебя будущее поколение, вспоминая о твоих злодеяниях…
Эти слова поразили князя в самое сердце.
— Да, — ответил он печально, — много будет жертв, и мне тяжело, но иначе нельзя. Без жертв не может быть спасения. Пусть настоящие и будущие поколения проклинают меня, — моя совесть спокойна. Я убежден, что не делаю ничего плохого. Почему ты, Амазаспуи, забываешь о прошлом? Почему ты забываешь бедственную историю недавних времен? Когда Тиран, отец заключенного ныне царя, желая уничтожить род нахараров Арцруни и Рштуни, велел их всех перебить без различия пола и возраста, кто были те двое детей, которые спаслись от общего избиения?
— Один из них был Тачат Рштуни, отец моего мужа, а другой Шавасп Арцруни — отец Меружана.
— Да, только эти двое остались в живых из двух больших нахарарских родов. И когда этих двух мальчиков палачи привели к Тирану, чтобы убить их, кто были те двое, что с обнаженными мечами в руках бросились к площади казни и спасли невинных детей?
— Один из них был твой отец — Артавазд, а другой — твой брат Васак.
— Да, Амазаспуи, один был мой отец, а другой — мой брат. Из-за этих двух мальчиков они бросили службу у Тирана, покинули свою родовую вотчину Тарон и укрепились в горах Тайка. Там они вырастили, воспитали мальчиков и выдали за них своих дочерей. От Шаваспа родился Меружан Арцруни, а от Тачата — Гарегин Рштуни, твой супруг. Таким образом возродились два уничтоженные было нахарарских рода…
— Я не понимаю, почему ты мне напоминаешь об этом? — прервала княгиня.
— Потому, Амазаспуи, что на доме Аршакидов лежит кровавое пятно, и кровь должна быть смыта кровью…
— Но не кровью невинного народа.
— И кровью невинного народа, если он по глупости выступает защитником сгнившего, безнравственного дома Аршакидов. Если бы мы раньше избавились от этой династии, то наша страна была бы счастлива, так же, как и мы.
— Твоя голова забита пустыми бреднями, Ваган, — сказала с негодованием княгиня. — Страсть, ненависть, безудержная мстительность ослепили тебя и лишили всего человеческого, угодного богу. Скажи мне, в чем вина сына Тирана — Аршака, нашего нынешнего несчастного царя, обреченного на страдания в мрачной темнице Ануш? Вина ли его, что Тиран поступил дурно?
— Его руки тоже испачканы кровью, — с ядовитой усмешкой ответил князь. — Имей некоторое самолюбие, дорогая Амазаспуи. Кто велел убить твоего отца и моего брата?
— Царь Аршак.
— Кто велел перебить наших зятей — весь род Камсараканов и алчно захватил их город Ервандашат и замок Артагерс?
— Царь Аршак. Однако, что ты хочешь этим доказать, Ваган? Восстание твое и Меружана направлено не против аршакидских царей, а против государства. Пойми это! Тиран или сын его Аршак могли быть плохими царями. Но в чем виноваты их наследники? Быть может, сын Аршака Пап будет для нас хорошим царем.
— Ошибаешься, Амазаспуи: от змеи не родится рыба, а от волка — ягненок!
— Нет, это ты ошибаешься, Ваган! Вот родился же у тебя Самвел, наиблагороднейший юноша.
Едва ли на всем свете можно было найти человека, который посмел бы в лицо так едко порицать этого надменного князя и остался бы безнаказанным. Ваган не только уважал Амазаспуи, но и любил ее. Среди всех дочерей из рода Мамиконянов Амазаспуи выделялась своим высоким благонравием и умом. Поэтому она пользовалась общей любовью. Князь, заметив, что спор принимает неприятный оборот, пренебрег обидой, нанесенной ему родственницей, и сказал: