Изнуренного князя мучил голод. Он ничего не ел целый день. Боевая жизнь приучила его жить под открытым небом, он мог спать под скалой, под деревом, без всяких удобств. Но как побороть голод? Кроме того, князя мучило смутное подозрение: «А вдруг меня уже преследуют?» — думал он. В городе никто не осмелился швырнуть в него камнем из боязни перед его матерью. Мать, конечно, строжайше запретила это. Но кто мог запретить группе наглецов тайно выйти из города и броситься за ним в погоню? Жизнь ему была не дорога, но он оберегал ее ради тех целей, какие поставил себе. Думая об этом, он дернул поводья и свернул о большой дороги, намереваясь окольными путями добраться до какого-либо пустынного места, чтобы там немного отдохнуть, дать передышку коню, а затем, продолжать путь. Надо было, пользуясь ночной темнотой, поскорее выбраться за пределы княжества, восточная граница которого была недалеко. Здесь он мог быть узнанным, здесь ему угрожала опасность.
Он ехал по вспаханным полям и нивам. Пашня — признак близости человека, а людей он избегал. Он искал пустынные и безлюдные места. Хотя местность была ему знакома, но наступившая темнота мешала определить, где он находится. Наконец он выбрался из полосы обработанных полей; перед ним расстилались богатые пастбища. Это уже означало, что, он приближался к подножию гор.
Несколько раз до его слуха донесся собачий лай. Еще никогда этот звук не казался ему таким приятным. Значит, подумал он, где-то поблизости находятся либо пастухи, либо охотники. И те и другие были ему безопасны. Он повернул лошадь в ту сторону, откуда доносился лай. При его приближении вместо одной залаяло несколько собак. Он продолжал ехать, пока собаки всей сворой не набросились на него и не преградили ему путь. Невозможно было спастись от их ярости. Но при нем не было ничего, кроме кинжала. Меружан понял, что подъехал к стоянке пастухов. Ранить или убить у пастуха собаку, все равно, что убить его брата или лучшего друга. Поэтому Меружан ограничился только обороной. Разъяренные собаки со всех сторон дерзко набрасывались на него и, несомненно, разорвал, бы его на части, если бы не конь. Умное животное храбро отбрыкивалось от наседавших на него врагов.
На громкий лай прибежал пастух с копьем в руке. Он крикнул из темноты:
— Кто ты? Что тебе здесь надо?
Князь ответил:
— Сперва уйми собак, потом узнаешь, кто я.
— Нет, прежде скажи, кто ты такой?
Князь понял, что спорить с неучтивым пастухом бесполезно и потому сказал:
— Я сепух[53] из Ворсирана, на охоте меня застигла ночь… Я заблудился, потерял своих людей.
Пастуху ответ пришелся по душе; ему даже польстило, что такой высокородный человек принужден искать приюта в его убогом шалаше. Он усмирил собак, затем подошел к лошади Меружана и взял ее под уздцы.
— Следуй за мной, тер сепух, — сказал он.
Заметив, с каким радушием отнесся их хозяин к чужому, собаки успокоились и разбрелись по своим местам.
Нежданного гостя пастух повел в шалаш, находившийся невдалеке. Там он зажег светильник, разостлал на полу толстый войлок и пригласил гостя сесть; сам же продолжал стоять, точно слуга.
— Садись и ты, добрый пастух, — сказал ему Меружан. — Гость и хозяин равны под одной кровлей. Случай завел меня в твой шалаш, и я рад, что встретил доброго человека.
— Долг хозяина прежде всего позаботиться о покое гостя, тер сепух, — ответил пастух, продолжая стоять. — С дороги человеку хочется поесть.
— Не тревожься понапрасну, — ответил гость, — что бог пошлет, тем и буду доволен. У тебя, конечно, найдется хлеба или сыру, да еще простокваши: вот и самый хороший ужин для меня. По правде говоря, я проголодался.
Внутренность шалаша напоминала четырехугольную комнату, пол которой состоял из плотно сплетенных тонких прутьев, узорчато скрепленных разноцветными тесьмами. Куполообразная же кровля была покрыта цветными толстыми холстинами. Шалаш обращал на себя внимание особой, не свойственной жилью простого пастуха красотой. Меружан с любопытством спросил у хозяина:
— Чьи стада ты пасешь?
— Княжеские, — ответил пастух с простодушной гордостью.