Полная пустынность замка, беспорядочная груда трупов и глубокая тишина кругом — все, что могло вызвать страх и ужас в обычном человеке, в этом чудовище возбуждало радость и удивление. Он злорадствовал тому, что замок находился в таком бедственном положении; удивлялся, какие же внезапные обстоятельства могли вызвать такое неожиданно страшное опустошение. Ему казалось, что неумолимый гнев бога мести в несколько мгновений испепелил все, хотя и стояли на месте неприступные стены, в ночной тьме тускло вырисовывались грозные башни крепости. Но людей он не видел и это наполняло его жестокое сердце беспредельной радостью.
Не выпуская царицы из виду, он в то же время внимательно осматривался вокруг. Ему попадались только трупы. И каждый раз, когда эти холодные, бездыханные тела преграждали ему путь, когда во мраке он прикасался к ним, он испытывал чувство жгучей радости. Он дождался, пока царица окончит обход и направится во дворец. После этого он продолжил осмотр крепости, чтобы лучше ознакомиться с положением вещей, которое ему все же было неясно.
Очень внимательно он осматривал бойницы и казармы, рассматривал запасы оружия — все в порядке, только нет воинов и никого вообще… Что стало с ними? Куда все делись? Неужели все вымерли? Эти вопросы возникали в его встревоженной голове, полной мрачных мыслей, таких же черных и ужасных, как ночная кромешная тьма.
Осмотрев все уголки крепости, он подошел к царскому дворцу. Долго блуждал он вокруг него, напрягая слух, чтобы убедиться, не слышно ли голосов изнутри. Но когда-то веселый, жизнерадостный дворец теперь был глух и безжизнен, как могила. Эти палаты любви и счастья, храм неумолкающей песни и музыки с его радостной жизнью и обычаями он знал с давних пор. Он знал, что и в какой час делалось там. Он знал бурные ночи дворца, где до утра героические песни гусанов и топот пляшущих ног раздавались в обширных залах. А теперь все было мертво, все застыло в глубоком безмолвном покое. Эта тишина производила особенно тяжелое впечатление в черном мраке безлюдного дворца. И это радовало его. Обычно дворец освещался всю ночь множеством ярко сверкавших огней. Теперь же в палатах было совершенно темно. И только в одном окне пробивался слабый свет, готовый угаснуть. То была опочивальня царицы.
Он занес уже ногу на порог главного входа, но все не осмеливался войти. Опасался, что кто-нибудь из многочисленных царедворцев и телохранителей остался в живых. Но, с другой стороны, его ободряла мысль, что если бы во дворце остались люди — зачем царице одной ходить по крепости и заниматься тем, что делать ей не надлежит. Преодолев свою нерешительность, он вошел внутрь и сейчас же скрылся в темных закоулках дворца.
В это время Шушаник и Асмик были заняты на кухне. Одна из них ощипывала голубей, другая разжигала огонь, чтобы поскорее изжарить их. В этот вечер им посчастливилось: они убили четырех голубей, что случалось очень редко. Их ведь было тоже четверо оставшихся в живых в крепости: царица, царевна Вормиздухт и они — две служанки.
— Сегодня у нас будет роскошный ужин, — весело сказала Асмик.
— Если бы хоть кусочек хлеба, — печально заметила Шушаник. — Ах, как давно мы не ели хлеба!
Слова Шушаник вызвали грусть у веселой Асмик, которая стала утешать подругу:
— Бог милостив, сестрица! Мы уже привыкли жить без хлеба и питаться только мясом. Бог ежедневно посылает нам прекрасных голубей.
— Царица тоже привыкла… Она с аппетитом кушает жареную дичь, не то, что царевна Вормиздухт.
— И она привыкнет.
Шушаник снова загрустила.
— До каких пор мы будем жить так, Асмик? — жалобно спросила она, — Все умерли и успокоились. Остались только мы. Если бы и нам умереть, чтобы избавиться от этих мук…
— Зачем умирать? — обиженно ответила Асмик. — Если мы умрем, кто же станет служить царице? Бог затем нас и сохранил, чтобы мы ей служили.
— Ты не боишься, Асмик? — переменила разговор грустная Шушаник.
— Чего бояться?
— Как чего? Если персы узнают, что в крепости не осталось мужчин, они взломают ворота и войдут. Что ты тогда будешь делать?
— Что делать? — смеясь ответила Асмик, — мы будем защищаться с помощью стрел и не подпустим ни одного к себе.
Шушаник также рассмеялась над наивностью подруги. Она была старше жизнерадостной Асмик.