Самвел действительно дал знать о своей болезни, но не отцу и матери, а своим друзьям, находившимся в это время в крепости Артагерс, осажденной войсками отца и Меружана. Его люди не смогли проникнуть в крепость, и потому друзья Самвела остались в неведении относительно его судьбы. Отец был очень опечален сообщениями сына и, обняв его, воскликнул:
— Бог снова возвратил мне тебя, бесценный сын, благодарение и слава ему!
Письмо княгини, хотя и давнишнее, все же очень заинтересовало Вагана. Он немедленно стал читать его, предложив сыну умыться в соседней палатке и стряхнуть себя дорожную пыль. Толпа слуг, пышно одетых была готова к услугам. Все они родом были персы и Самвела не знали. Его отец не держал теперь слуг армян, да и ни один армянин не пожелал бы служить у него. Оставив отца одного, Самвел вошел в палатку, где были приготовлены принадлежности для умывания.
Шатер отца представлял собой подвижной дворец со всеми удобствами. Искусство того времени придало ему подобающий вид и красоту. В знак высокого знатного происхождения, снаружи он был пурпуровый, а. внутри светло-лиловый. Множество входов вели в разные отделения, которые имели форму обособленных палаток и были предназначены для разнообразных нужд. Взамен дверей висели шелковые занавеси, края которых были украшены пестрыми кистями. Занавеси висели на толстых шнурах, имевших такие же кисти из золотых ниток. Все это сооружение в духе персидской, роскоши стояло на золоченых столбах, украшенных цветными рисунками тончайшей работы. Десять мулов с трудом перевозили его в сложенном виде. Чтобы поставить такой шатер на место или, наоборот, разобрать его, требовался целый день работы. Поэтому шатер перевозился за день на следующую стоянку, чтобы возможно было собрать его к нужному времени.
Шатер был установлен на довольно высокой земляной насыпи, чтобы уберечь его от потоков воды во время дождей, довольно частых в весенний период. Из шатра виден был весь стан, раскинувшийся на очень большом пространстве, вплоть до берегов Аракса. В вечернем сумраке на другом конце стана едва выделялся шатер видного персидского полководца Карена. На куполообразной вершине его развевались персидские знамена. А против шатра князя Мамиконяна стоял голубой шатер Меружана с крылатым драконом на знамени.
Когда Самвел, умывшись и сменив одежду, вернулся к отцу, тот все еще продолжал читать полученное письмо. Чтобы не мешать, сын молча сел в стороне и стал наблюдать за отцом. Лицо у Вагана было невеселое. То было не письмо, а обширный доклад, в котором осмотрительная мать Самвела подробно сообщала мужу о состоянии «дел» в Тароне и между прочим советовала «не очень доверять Самвелу»… Этот совет жены показался князю очень странным. Ему, знатному вельможе и отцу, трудно было даже представить себе, что его сын может иметь собственную волю и собственные желания. Он все еще смотрел на Самвела как на недавнего ребенка, не замечая, что тот уже вырос и возмужал, имел свои убеждения. Свой деспотизм знатного вельможи он распространял и на сына. Поэтому в своих делах он перед сыном не чувствовал никакой ответственности. Он был убежден, что все сделанное им или то, что он намерен сделать, должно быть приятно сыну именно потому, что это исходит от отца. Ему и в голову не приходило, что сын может осудить отца. Почему же не доверять Самвелу?
Он смотрел на события с личной точки зрения. Если разрушены города и сожжены селения, если взято в плен множество жителей и кровью залиты поля и нивы родной страны, то ведь все это содеяно не ради злодеяния, но ради известных, заранее продуманных политических целей, последствия которых должны быть блестящими. И если бы отец достиг желаемых результатов, то для кого были предназначены все эти блага, как не для сына, кто должен был ими воспользоваться, как не сын? Так именно размышлял отец, таковы были суждения честолюбивого князя, и потому ему показалось весьма странным предупреждение жены, что следует «не очень доверять Самвелу». Почему не доверять? Неужели Самвел настолько еще незрел, чтобы не понять добрых намерений отца, в осуществлении которых заключалось счастье самого Самвела?
Но сын думал иначе. Славу, добытую на развалинах родины, он расценивал как измену родине. Не читая письма матери, он догадывался о его содержании. Поэтому он хорошо понял волнение отца, тщательно от него скрываемое, с которым тот закончил чтение письма. Но сыну следовало приспособиться к отцу, нужно было временно лицемерить и притворяться, как ни тяжело было ему это.
Вечерняя темнота совершенно окутала стан. В шатре князя Мамиконяна зажгли фонари. В остальных палатках лагеря тоже забрезжили огни. Настроение Самвела еще более омрачилось. Он желал бы, чтобы совсем не было света и все погрузилось в вечный мрак, потому что ему не хотелось видеть этот ненавистный стан, беспощадно терзавший его душу. Окрестности были окутаны густым мраком, и всюду, царила могильная тишина. Только ужасный стан, в ночной тиши дышал, подобно чудовищу смерти. Наступил час ужина. Стан, как неподвижный дракон, готовился к еде, чтобы с еще большей яростью творить, назавтра, свои ужасы. Воины сидели под открытым небом у костров и готовили для себя пишу. Походные же кухни военачальников благоухали приятным запахом изысканных яств.