«Я беседовал с ним, смотрел ему в глаза, — рассказывал потом Блюмкин, — и говорил себе: я должен убить этого человека. В моем портфеле среди бумаг лежал браунинг. «Получите, — сказал я, — вот бумаги», — и выстрелил в упор. Раненый Мирбах побежал через большую гостиную, его секретарь рухнул за кресло. В большой гостиной Мирбах упал, и тогда я бросил гранату на мраморный пол…»
Через час Ленин позвонил Дзержинскому и сообщил об убийстве германского посла: ВЧК не была тогда еще такой всевластной организацией и многие новости узнавала со стороны. После подавления эсеровского мятежа было проведено следствие, в связи с чем Дзержинский временно сложил с себя полномочия председателя ВЧК, которые решением правительства вернут ему в августе.
По указанию Ленина допросили и самого Феликса Эдмундовича: он тоже попал под подозрение, поскольку в мятеже участвовали его подчиненные. И кроме того, как он умудрился проморгать, что на его глазах готовится убийство немецкого посла и зреет заговор?
«Приблизительно в середине июня, — рассказал Дзержинский на допросе, — мною были получены сведения, исходящие из германского посольства, подтверждающие слухи о готовящемся покушении на жизнь членов германского посольства и о заговоре против Советской власти.
Это дело мною было передано для расследования товарищам Петерсу и Лацису. Предпринятые комиссией обыски ничего не обнаружили. В конце июня мне был передан новый материал о готовящихся заговорах… Я пришел к убеждению, что кто-то шантажирует нас и германское посольство».
А что делал Дзержинский в день мятежа:
«Сведения об убийстве графа Мирбаха я получил около трех часов дня от Председателя Совета Народных Комиссаров по прямому проводу. Сейчас же поехал в посольство с отрядом, следователями и комиссаром, для организации поимки убийц. Лейтенант Миллер встретил меня громким упреком: «Что вы теперь скажете, господин Дзержинский?» Мне показана была бумага-удостоверение, подписанное моей фамилией…»
Импульсивный Дзержинский поспешил в кавалерийский отряд ВЧК в Большом Трехсвятительском переулке. Отрядом командовал эсер Дмитрий Иванович Попов, сослуживец Павла Дыбенко по Балтийскому флоту. В декабре 1917 года он принял под командование отряд при президиуме ВЧК. В начале июля Попов заболел, отлеживался в деревне под Москвой. 5 июля Александрович отправил за ним автомобиль.
В штабе Попова собрались члены ЦК партии эсеров.
Дзержинский:
«Я с тремя товарищами поехал в отряд, чтобы узнать правду и арестовать Блюмкина. В комнате штаба было около десяти — двенадцати матросов. Попов в комнату явился только после того, как мы были обезоружены, стал бросать обвинения, что наши декреты пишутся по приказу «его сиятельства графа Мирбаха»…»
Дзержинский требовал выдать Блюмкина, угрожал:
— За голову Мирбаха ответит своей головой весь ваш ЦК.
Левые эсеры отказались выдать Блюмкина и Андреева. Член ЦК партии левых эсеров Владимир Александрович Карелин, недавний нарком имуществ (он ушел в отставку в знак протеста против брестского мира) предложил разоружить охрану Дзержинского, которая не стала сопротивляться. Вячеслав Александрович сказал председателю ВЧК:
— По постановлению ЦК партии левых эсеров объявляю вас арестованным.
Вечером Александрович приехал в здание ВЧК и распорядился арестовать Мартына Ивановича Лациса, которого отправил в отряд Попова. Лацис (Ян Судрабс) был членом коллегии ВЧК и заведовал отделом по борьбе с контрреволюцией. Лациса матросы хотели расстрелять. Александрович его спас. Распорядился:
— Убивать не надо, отправьте подальше.
Оставшись без председателя, подчиненные Дзержинского не знали, что делать. В критической ситуации, когда речь шла о судьбе большевиков, чекисты растерялись.
Командир эсеровского отряда Дмитрий Попов после подавления мятежа несколько месяцев скрывался в Москве. В конце года по поручению ЦК своей партии уехал в Харьков. Под другой фамилией служил на Украине в Красной армии. В 1919 году вступил в партию анархистов и присоединился к Махно, стал у Нестора Ивановича членом Реввоенсовета армии. Осенью 1920 года Махно поручил ему вести переговоры с большевиками о совместных действиях против белой армии генерала Петра Николаевича Врангеля.
В удобный момент чекисты арестовали Попова и отправили в Москву. На Лубянке его допрашивали — и не только относительно июльских событий. Мартын Лацис передал следователю указание Дзержинского: «Попова держать до более подходящего момента, до ликвидации Махно, выжимая из него все сведения». Весной 1921 года его расстреляли. Уже в наши дни генеральная прокуратура России установила: «Материалов о преступной деятельности Попова, которая бы повлекла за собой высшую меру социальной защиты (расстрел), в деле не имеется. На Попова Дмитрия Ивановича распространяется действие закона «О реабилитации жертв политических репрессий».