Глушков — как и надлежит математику — решал задачу в общем виде. Он не уточнял, какие производственные звенья должны располагать резервом производительности. Следовательно, его открытие можно без особого сомнения распространить до наинизшего звена — отдельного человека.
Страховая роль запаса знаний и опыта прекрасно проявилась в нашу эпоху бурного реформирования. Советские граждане — казалось бы, отученные от большинства проявлений инициативы — успешно освоили многие направления деятельности, ранее не востребованные или даже прямо запрещённые. А уж приспособление к изменившимся условиям на привычных рабочих местах и подавно прошло для большинства без явно выраженных усилий.
Запас нужен не только в эпоху кризисов вроде прошедшего или начинающегося. Великий австрийский экономист Йозеф Шумпетер показал: на стабильном рынке при свободной конкуренции норма прибыли стремится к нулю — заметную выгоду можно получить только в инновационном процессе. Понятно, любые перемены в работе требуют дополнительной — не востребованной доселе — квалификации персонала. Не экономьте ка профессионализме — ни своём собственном, ни своих подчинённых — и неизбежные дополнительные расходы обернутся выгодами, заведомо недостижимыми для работающих по принципу, высмеянному ещё в пьесе Александра Гельмана «Протокол одного заседания» (более известной по экранизации «Премия»): «Я перед главком отчитываюсь за каждый квартал в отдельности, а не за всю жизнь в целом».
Выгодное милосердие
Уже не первый год нам трогательно сообщают о людях, страдающих болезнью Дауна, и упорных попытках множества добровольцев как-то справиться хотя бы с некоторыми их проблемами. Излечить даунизм — как и многие другие генетические увечья — на современном этапе развития биологии невозможно. Но при изрядном терпении можно, используя оставшиеся ресурсы организма, научить несчастного многим осмысленным навыкам и формам поведения — даже исполнению некоторых ролей в кино и в театре.
На Западе борьба за благополучие даунов началась сразу после того, как некий менеджер додумался нанимать их на упаковку товаров в супермаркетах: со столь простой работой даже слабоумный справится, а платить ему можно куда меньше, чем здоровому — ибо скромность способностей заметно ограничивает потребности.
Ещё раньше гуманно развернулась массовая забота о менее тяжких — и потому заметно легче социализируемых — инвалидах: слепых, ограниченно подвижных… Каждая очередная волна гуманизма поднималась сразу после того, как появлялись технологии, позволяющие соответствующей категории граждан активно участвовать в каких-либо отраслях экономики.
На первый взгляд столь меркантильный подход может показаться циничным. Но никто ещё не отменил древнюю притчу: чтобы человек был сыт один день, подари ему рыбу, а чтобы он был сыт всю жизнь, дай ему удочку.
По мере углубления разделения труда всё больше членов общества могут самостоятельно удовлетворять свои потребности. В благотворительности нуждается всё меньшая доля людей, а ресурсов милосердия на каждого страдальца приходится всё больше. Что делает общество в целом добрее и спокойнее.
Продолжение достоинств — недостатки. Раз уж разделение труда требует от каждого всё меньших способностей — растёт число тех, чьи способности превышают должностные требования. Вдобавок умный — худший потребитель, нежели дурак. Он взыскательнее к качеству товаров и услуг, не склонен так же часто менять одежду и мебель… А уж принцип «не хуже, чем у Джонсов» его и вовсе не вдохновляет: что ему соседи, если он своим умом решает, как жить!
Рынок, как мифическое копьё Геракла, сам исцеляет нанесённые им раны. Раз в обществе слишком много умников — совершенствуются технологии массового оглупления. Сегодня в развитом обществе они, конечно, ещё далеки от идеала, описанного в романе Олдоса Хаксли «Дивный новый мир»: там эмбрионам, предназначенным в будущем для примитивных работ, добавляли в питательную среду спирт, замедляя развитие мозга и необратимо повреждая некоторые тонкие его структуры. Но и за пределами антиутопий очевидны немалые достижения на пути избавления от избытка разума.
Средства массовой информации распространяют в основном сведения об ужасах и скандалах, не заботясь об их достоверности. Развлечения, ещё недавно адресованные разве что пьяной толпе, объявляются высшими достижениями культуры. Мультикультурализм и политкорректность внушают равноценность первобытного примитива и плодов многовекового совершенствования. Школа — и средняя, и высшая — вместо общих закономерностей, из коих каждый при желании может вывести полноценные рекомендации, преподаёт лишь конкретные рецепты для частных случаев. А уж навыки самостоятельного выведения правил и законов объявлены — в рамках концепций вроде позитивизма — вовсе несуществующими. А чтобы никто не пытался рассеять эту дымовую завесу, ныне покойный Жак Деррида и его ещё живые последователи учат: мир есть текст, и за медлительной сложностью слов человеку заведомо не под силу постичь хоть что-то в скоротечной реальности — а потому не стоит и стараться установить истину, следует лишь фантазировать поизящнее.