Не составляли исключения и мы. Поэтому, слушая Никитина, я толкнул своего соседа по столу Валерия Быковского и полушутя-полусерьезно спросил:
— Валера! Тебе не кажется, что мы с тобой сели не в тот вагон?
— Да, Жорик, пора отсюда сматываться, пока нас еще хорошо не запомнили.
После беседы мы вышли во двор провожать Николая Константиновича. Окружив его возле машины, ребята все еще задавали вопросы. Я оперся ладонью о крыло «Волги», а когда убрал руку, на краске остался влажный отпечаток моей пятерни.
— Темнота! — беззлобно сказал полковник, полез под сиденье, достал кусочек замши и тщательно вытер пятно. В этом был весь Никитин. Аккуратность во всем: в работе, во внешнем виде, в поведении, даже в отношении к личным вещам. Педантизм? Нет, характер!
Николай Константинович уехал, а мы еще долго обсуждали услышанное, прикидывая все «за» и «против». Как бы там ни было, а в один из последних мартовских дней мы летели к аэродрому, расположенному на берегу Волги. Там Никитин должен был сделать из нас «настоящих мужчин». Быковский остался в Москве. Он сидел в сурдокамере. Ему первому из нас предстояло испытать, что скрывается за понятием «длительное одиночество»…
Но начали мы не с прыжков, а с укладки парашютов — несколько скучной, но очень важной работы. В полку за нас это делали другие. А теперь мы должны были сами для себя укладывать различные парашюты, уметь это делать быстро, правильно. Накануне первого прыжкового дня — тщательное медицинское обследование. И здесь меня подстерегла досадная осечка: врачей насторожил анализ моей крови. Встревожился и я. Почему вдруг такое? Чувствовал себя прекрасно, ни на что не жаловался. Анализ повторили, результат оказался положительным, но первый «парашютный» день для меня пропал.
Начали мы с малого: небольшие высоты и задержка пять секунд. Те, у кого эти прыжки получались нормально, переходили к выполнению упражнения с задержкой десять, пятнадцать и более секунд. Вот такими небольшими шажками вел нас к парашютному мастерству Николай Константинович.
День, второй, третий… Трудяга Ан-2, который мы любовно назвали «Аннушкой», поднимал нас на высоту. Над дверью зажигались предупредительные сигналы, Никитин давал последнюю команду, и… упругий воздух ударял в лицо, слепил, холодил губы. А навстречу неслась земля…
Вскоре, «отсидев» десять суток в сурдокамере, к нам приехал Валерий, и мы стали прыгать парой. Никитин в один заход выпускал не более двух человек. Это давало ему возможность следить и контролировать поведение каждого в воздухе по секундам. И уж если на разборе прыжков инструктор говорил, допустим, кому-либо, что на втором прыжке на пятнадцатой секунде у него были очень напряжены руки и ноги, то возражений не было: он никогда никого ни с кем не путал, несмотря на то, что группа прыгала немаленькая.
Первым обычно прыгал я, вторым — Быковский. Такой порядок не был случайным. Порой Валерий увлекался в воздухе и не выдерживал заданного времени падения, а за это Николай Константинович строго взыскивал. Поэтому оранжевый чехол моего парашюта служил для Валерия своеобразным сигналом — пора вводить в поток свой.
Никитин держал нас в ежовых рукавицах, придирчиво следил за тем, чтобы парашют был уложен не только правильно, но и аккуратно, чтобы отделение от самолета было не только четким, но и красивым, чтобы все мы в любое время дня и ночи имели бравый и подтянутый вид, чтобы распорядок дня выполнялся минута в минуту.
Однажды Евгений, Иван и я вернулись из города на час позже установленного срока. Наутро Николай Константинович узнал об опоздании. Мы уже стояли в строю у самолета с надетыми парашютами и ждали привычной команды: «Направо! В самолет шагом марш!» — как вдруг услышали:
— Опоздавшие на отбой, выйти из строя. Снять парашюты. На сегодня от прыжков вас отстраняю. Будете собирать чехлы. Вопросы?
Вопросов, естественно, не было. Обидно отставать от товарищей, но мы знали, что просить и доказывать что-либо бесполезно, — здесь Никитин неумолим. Огорченные, сняли парашюты и отправились на площадку приземления. Время для нас тянулось медленно. В небе ромашками раскрывались купола, ребята выполняли различные упражнения, а мы с тоской смотрели на них, проклиная себя за вчерашнее опоздание.