Последним из отряда ушел Дмитрий.
Дмитрий из всех нас выделялся серьезностью и аккуратностью, доходящей до педантизма. И это во всем: и в отношении к порученным ему делам, и в личной жизни. Да и внешне он всегда выглядел собранным и сосредоточенным. Вырос Дима в Сальских степях среди хлеборобов. Перенял от них житейскую сметку, рассудительность и какую-то крестьянскую хитринку-лукавинку, свидетельствующую о том, что и в его роду были деды Щукари.
Вместе со всеми он окончил авиационную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского, долгое время готовился, тренировался, был дублером Павла Беляева, но в 1969 году на очередной медицинской комиссии ему было поставлено ограничение, закрывавшее дорогу в космос.
Да, труден, тернист путь в космос…
И если вы когда-нибудь услышите чересчур бодрый репортаж о работе экипажа на борту космического корабля или космической станции или прочтете где-то о сверхспособных космонавтах — не верьте этому! Среди наших девизов нет лозунга: «Пришел, увидел, победил!»
Как многие другие профессии, профессия космонавта предполагает огромный труд (и на земле, и в космосе), преданность своему делу, способность и готовность пойти на риск.
На этом пути не только победы, но и поражения, и даже трагедии. Из двадцати человек «гагаринского набора» в Центре подготовки продолжают работать только восемь.
Кто погиб в космосе, кто — в воздухе, кто — на земле… У одних не выдержали нервы, других подвело здоровье…
Таковы факты. Такова жизнь…
Итак, мы грезили встречей с космосом. Юрий и его дублеры (а тогда они не знали, кто из них дублер, а кто — основной) занимались непосредственно подготовкой к первому полету, остальные летали на различных самолетах, прыгали с парашютом, «поднимались» в барокамерах, «грелись» в термокамерах. Дел хватало всем, только «успевай поворачивайся, хвакт», как говорил Иван Петрович Ващенко — один из первых наших инструкторов, с которым, несмотря на разницу в возрасте, мы крепко подружились.
Как и многим другим, в самом начале Ивану Петровичу приходилось заниматься самым широким кругом вопросов: от чтения лекций до проведения тренировок на тренажерах. Он готов был отвечать на любые вопросы, касающиеся подготовки космонавтов.
Петрович (так все называли его в Центре), украинец по национальности и поэтому русский звук «ф», когда начинал волноваться, произносил как «хв». Вот это «хв» и его «универсализм» стали предметом постоянных подначек Целикина Евстафия Евсеевича, тоже ветерана, опытного летчика-инструктора и в то время руководителя нашей летной подготовки. Помню, как однажды Петрович, взявшись с ходу объяснить схему нового прибора, запутался и смущенно умолк. Евстафий Евсеевич тут как тут:
— Это тебе, Петрович, не мемуары писать, хвакт!
— Та никаких мемуаров я не пишу, Евстахвий! У меня для этого нет времени, да и желания тоже, — отвечал Ващенко, явно сожалея, что погорячился со схемой.
— Ну как же! Я даже знаю, как будут называться эти твои мемуары. Мне твоя Петровна по секрету говорила, — продолжает свое Целикин.
— Какое там еще название? — заглатывает наживку Петрович.
— «Я и космос».
Мы все от души смеемся.
— А вот первую главу твоего труда, отбросив ложную скромность, я бы назвал так: «Космос — это хвактически я!» — ставит точку Целикин, и новый взрыв смеха потрясает аудиторию.
Но я отвлекся… В октябре 1960 года настала моя очередь испытать, что представляет собой длительное одиночество в «ограниченном объеме».
Проводя эти исследования, от эксперимента к эксперименту врачи меняли наш режим труда и отдыха. Делалось это для того, чтобы найти оптимальный вариант, который можно было бы предложить экипажам, отправляющимся в космический полет. Кроме обычного земного распорядка дня, были исследованы «перевернутые», «дробные», «растянутые» и целый ряд других графиков. По тому, который предстояло опробовать мне, рабочий день начинался в два часа ночи.
Перед началом эксперимента я получил сутки отдыха, но уже и в этот день должен был питаться «космическими продуктами», то есть теми, которые предстояло оценить во время эксперимента и которыми должны укомплектовываться бортовые рационы «Востоков».
На следующий день отправился в институт. Эксперимент должен был начаться в 14.00, но из-за неполадок в некоторых системах откладывался на неопределенное время. Меня подготовили: приклеили датчики, записали фоновые данные, я еще раз просмотрел все методики, по которым должен был работать.
Чем занять себя еще? Сходил в клуб института на концерт художественной самодеятельности, погулял во дворе… Была уже ночь, а меня все не вызывали в зал, где находилась барокамера. Наконец около 23.00 эксперимент начался. Вхожу в барокамеру, за мной захлопнулась одна массивная дверь, затем вторая; их опечатали, чтобы распечатать только при завершении работ. Осматриваю свое «жизненное пространство», где в течение пятнадцати суток на высоте пяти тысяч метров буду проводить эксперимент.