— Хорошо, хорошо! — примирительно ответил Юрий. — Согласен — мотомехпехота! — Так и стал с тех пор Федор Демчук «мотомехпехотой».
Встречались мы с Гагариным в ту пору редко и в основном по дороге на аэродром, в Доме культуры, на стадионе или на лыжне. «Привет!» — «Здорово!» — «Как дела?» — «Нормально». — «Ну будь!» — «Буду». И шли дальше своей дорогой.
Все резко изменилось с того памятного осеннего дня, когда мы с Юрой оказались в числе шести отобранных на медицинскую комиссию в Москву для новой, неясной нам и от этого еще более заманчивой предстоящей работы.
Дружба наша окрепла в ожидании скорого и окончательного вызова к новому месту службы. В то время мы стали друг для друга единственными собеседниками и советчиками, ведь разговаривать о будущей работе даже с друзьями нам не рекомендовалось.
Приехав в Москву, Гагарин сразу же сдружился со всеми ребятами группы. Я удивлялся, как легко и естественно у него это получалось, так как сам схожусь с людьми медленно, не так быстро, как этого порой мне самому хотелось бы. Юрий стал своим и среди холостяков, и среди женатиков. И когда из отряда была выделена небольшая группа для непосредственной подготовки к первому полету, никого не удивило, что возглавил ее Гагарин.
Помню, с какой легкостью и непринужденностью Юра проходил все исследования и тренировки. И, даже сидя в самолете, с надетыми парашютами, за несколько минут до прыжка, он подшучивал над притихшими друзьями или подбивал Павла Поповича на какую-нибудь песню.
— Валера, подтягивай! — поддевал он сидящего напротив и «загрустившего» Быковского, который не «подтягивает», находясь даже в самом прекрасном расположении духа. Действительно, в ту пору нам было не до песен, мы только приобщались к парашюту и еще не полюбили этот спорт отважных.
Сравнивая свои внутренние переживания и Юрину внешнюю реакцию на прыжки, я даже засомневался в себе и обратился к нашему храброму и напористому тренеру за разъяснением:
— Николай Константинович! То, что вы не чувствуете страха перед этими обычными для вас прыжками, мне понятно. У вас их три тысячи. Да еще каких! О некоторых даже слушать страшно. Но меня удивляет Юрий. У него-то этих прыжков столько же, сколько и у остальных — кот наплакал! И десятка еще нет.
— Чудак-человек! Так, кажется, говорят у тебя Одессе. Ведь эти шутки и песни у Юрия как защитная реакция. С их помощью он держит себя в руках. Да и вас заодно. И кто это тебе сказал, что я перед прыжком не волнуюсь? Ты что же, думаешь, я из другого теста слеплен, железный? Нет, милый. Абсолютно ничего не бояться может только фанат, маньяк. Короче, человек с ненормальной психикой. Храбрый человек — это тот, кто хорошо умеет управлять чудесным инстинктом, который заложила в нас природа. Инстинкт самосохранения, слыхал? Не будь его, человечество исчезло бы уже на самой первой стадии своего развития. И вот для того, чтобы научиться хорошо управлять этим инстинктом, мы и занимаемся с вами такой насыщенной и сложной парашютной подготовкой. Понял? — и пристально посмотрел на меня колючими глазами. — И я сделаю из вас настоящих мужчин! — четко и энергично закончил он и, как бы ставя точку нашему разговору, больно ударил меня в плечо своим железным кулаком.
— Вот, правильно! И по улице нужно ходить так: уж если кто и зацепился за твое плечо, то он и должен отлететь в сторону, а ты продолжаешь идти прямо! — удовлетворенно заметил он.
После этого разговора я уже другими глазами смотрел на Юрины выходки. Я понял — это не бесшабашность, это продуманная линия поведения. И высокие результаты, которых он неизменно достигал на всех испытаниях и тренировках, подтверждали это. Было ясно, что он хорошо знает свои возможности, и твердая вера в свои силы позволяет ему относиться к абсолютно новой для всех нас деятельности как к чему-то привычному и естественному.
— Делаю все, как учили! — с неизменной улыбкой выдавал он нам «секреты» своих успехов. И ни капельки бахвальства, ни капельки зазнайства.
Обычно, идя на какое-либо исследование или испытание, мы советовались с теми, кто уже прошел их, тщательно изучали их опыт и рекомендации. Поэтому, когда настала моя очередь садиться в барокамеру на длительное одиночество, решил поговорить с Юрием. Я слышал, что физиологи и психологи восхищались Юриным хладнокровием и спокойствием, устойчивостью его психики и крепостью нервов.
— Ничего особенного. Действуй, как учили! — ответил он, но, заметив, что меня такой ответ не удовлетворил, обхватил рукой мои плечи и поспешно добавил: — Пойдем, сядем под ту березку и потолкуем не торопясь.