— Это дело так не делается, дядя Герган. Надо увеличить дозу наркоза, иначе разрушишь дом криками…
— Давай!
— Что давать? Бутылка в твоих руках…
— И сколько еще надо?
— Чем больше, тем лучше.
Он поднял бутылку, взболтнул ее, измерил глазами содержимое и… глотнул, забыв подержать во рту.
— Ну, вот теперь легче пошла! Прямо эликсир! Браво твоему дяде! Ты не можешь попросить его выслать и мне бутылочку, а я смастерю в благодарность какую-нибудь мебельку? Ну, что скажешь — еще или довольно?
— Еще, еще! Надо довести себя до кондиции…
Он отпил еще три-четыре глотка, закачался на стуле, уронил бутылку и шлепнулся плашмя у стола. Я быстро поднял бутылку, чтобы не разлилась оставшаяся жидкость, сунул инструмент в ящик. И подумал: «Я достиг своего — напоил гостя!» Но в тот момент не сообразил — хорошо это или плохо. В это время отворилась дверь. Младший братец, просунувшись, удивленно спросил:
— Васька, кто этот человек? Почему он валяется на полу?
— Это не твое дело! — строго заметил я. — Беги обратно на поляну, пока мама не придет!
— Ты послушай — он же хрипит! Пьяный, что ли? У-у, как воняет ракией!
— Я что сказал? Иди играй и не приставай!
— Хочу есть! Дай чего-нибудь, а, Васька?
Я отрезал кусок хлеба, посолил с красным перцем, он схватил его и выкатился прочь. Ладно, с братом разобрался, а что делать с этим? Лежит пьяный и не шевелится, забыв про зуб и все на свете. Да, но это лишь видимость, вдруг встанет и начнет буянить… И тут я вспомнил о происхождении маминого чудо-инструмента. Во время Балканской войны (Болгария воевала с Турцией) мой дедушка служил санитаром в походном лазарете. Был там и зубной врач — австриец. Дедушка стал его помощником — держал руки пациентам, да и головы придерживал, к груди прижимал более буйствующих солдат, чтобы не мешали работе врача. Несколько месяцев он служил, подсматривая, как удаляют зубы. Таким образом, он научился, как делается это несложное, но и очень ответственное дело. Когда пришел день уволиться, австриец в знак благодарности подарил дедушке один инструмент на память. Так он и вернулся с ним в кармане домой. Мать была еще маленькой. Когда подросла, дедушке пришло в голову научить ее этому ремеслу. Сначала с боязнью, потом рука окрепла, и она стала рвать зубы всем, кто нуждался в этом. В городе тогда, бывало, редко встретишь зубного врача, а в селах — тем более. Потом мать вышла замуж за отца, переселилась в Пордим, где я спустя год появился на белый свет. Вот почему все стали звать ее зубным лекарем. Сколько людей мать спасла от зубной боли! Не сосчитать. Проходили годы, а тут сын сельского попа, окончив зубоврачебный институт, заделался врачом, и моя мать стала лишней, без прав, без диплома.
— О, вот и она! Ее голос во дворе!
— Ты почему не запер кур? До каких пор будут гулять во дворе? — упрекнула она, сбрасывая с плеча пустую торбу.
— Потому! У меня были дела поважнее!.. — виновато опустил я голову.
— Какие еще дела? Ты знаешь свои обязанности: заботиться о брате и готовиться к экзаменам.
— Мама, у нас гость. — И я рассказал всю историю с дядей Герганом. Как только увидела захмелевшего больного, стала причитать, по-женски ругаясь. Что делать с этим пьяным человеком, разлегшимся посередине комнаты? Пыталась разбудить его, но он лишь перевернулся на бок.
— Вынесем на улицу, чтобы тут не нагадил… Держи за ноги!
Убрали пьяного без особого труда — он был худощав: то ли оттого, что много пил, то ли оттого, что мало ел. Устроили рядом с домом, мать накинула на него старое одеяло.
— Пусть лежит здесь до утра, а как протрезвится, увидим, что с ним делать — зуб рвать или голову снимать. А ты, — повернулась она ко мне, — додумался: разве можно давать бутылку в руки пациенту, да такому пьянице? Он вылакал полбутылки, а это первак, помереть можно от такого количества! Что бы тогда мы делали? — упрекала она меня, а я моргал глазами, не зная, что ответить, как оправдаться, хотя я сам не виноват, по-моему, я поступил правильно, иначе (он угрожал мне) мог быть побитым… Вернувшись домой, мать занялась хозяйственными делами, сказав мне:
— Долой с моих глаз, пока не получил затрещину! Пойди за братом, чего он так поздно разгулялся — все дети уже дома. Я приготовлю ужин. Пошел!
Наверное, это уже было к утру, пропели первые петухи, слышу хриплый голос под открытым окном:
— Катерина, слышь, а? Ты — мать, ты — отец! Опять зуб заныл, да так, что хоть волком вой! Слышь, Катя, ликвидируй его, чтобы посветлело, а то вон какой мрак кругом! — Он спохватился. — Подожди, подожди, действительно, почему так темно? Я же пришел — было еще светло… Ну, и дела у меня, сдурел, что ли? Эй, Вася, мать вернулась с поля или мне померещилось?