После колечка с бриллиантиком Ирочка разрешила не только себя крепко обнять, но и поцеловать. Нет, это оказалось отнюдь не столь ужасно, как она себе представляла доселе, да и умирать от этого было явно неуместно, потому что Васечка приглашал ее на уик-энд слетать с ним в Париж.
А там как-то само собой они оказались в шикарном номере вдвоем, и Ирочка прикасалась губами к его мятому лицу, и оно будто разглаживалось от этих прикосновений, и ее не раздражали его бесцветные глазки-пуговки, и даже не мешал большой неуклюжий живот, а ночью, после дорогущего ужина и прогулки по усыпанному огнями Парижу, ей и не думали сниться кошмары.
Когда же вскоре Василий подарил Ирочке маленькую спортивную машинку, настоящую, о которой она всю жизнь мечтала, Ирочка в избытке чувств даже воскликнула:
— Васечка, красотулечка моя, да ты просто прелесть!
И по-своему она была права.
Они шли, обнявшись, по аллеям старинного парка, и солнце, мягкое заходящее солнце нежным предвечерним светом освещало им дорогу. Осенние листья, словно шелуха от семечек, шуршали под их ногами, и добрый ветер чуть лохматил их длинные, осеннего цвета волосы.
Камодин крепко сжимал правой рукой Лидочкину талию и ощущал при этом прилив неведомо откуда взявшихся радостно-нежных чувств.
Они были знакомы уже три недели, и от ежедневных встреч становились все ближе и роднее друг другу. Все нравилось Камодину в Людочке: и мягкие пальчики с гладенькой, как у ребенка, кожицей, и зеленовато-серые глаза, и фигурка, чуть полноватая, но ровненькая, в пределах 46–48 размеров. И голосок у Людочки, хоть и с легким, как у плохо смазанной двери, скрипом, но всегда ласковый и умиротворяющий, благотворно действовал на Камодина. Да и характер, похоже, был недурен.
«Нет, надо жениться, — в который уже раз утвердительно решал Камодин, слушая и не слушая Людочкин рассказ про одну ее знакомую. — Надо делать предложение — и баста! И она, похоже, меня любит»…
А с площадки аттракционов неслась веселая современная песенка, и Людочка уже тянула Камоднка за рукав именно туда.
«Нет, все-таки ома — прелесть!» — мысленно восторгался Камодин, глядя на изящно изгибающуюся Людочкину фигурку и одновременно все выше и выше взлетая на качелях под названием «Березка».
«И не из трусих!» — переходя от «Сюрприза» к «Колесу обозрения», горделиво отмечал про себя Камодин.
«И вообще — пора!» — летя в бездну на «Крутых виражах», окончательно решил Камодин. И когда Людочка, счастливая и раскрасневшаяся, повернула к нему свое прекрасное, смеющееся личико, Камодин решился.
— Людочка! — прошептал он ей в маленькое смешное ушко. — Людочка, давай с тобой…
Но Людочка возбужденно перебила его, чмокнув в щеку:
— Давай! Конечно, давай! Сейчас мы с тобой идем в комнату смеха! Мне так хорошо с тобой!.. — И Людочка в страстном порыве прижалась к Камодину.
— Ой, не могу!.. Ой, ты только посмотри! — веселилась Людочка, рассматривая себя в двояковыпуклое зеркало — Ой, какая каракатица!..
«Действительно, — отметил про себя Камодин. — Очень похожа. Это ж надо, как простое стекло может изуродовать человека. А она-то чего так радуется?_ И, недоуменно пожав плечами, Камодин стал сравнивать Людочку настоящую с Людочкой в зеркале. — А ведь если она поправится, что вполне может случиться, — продолжал он свою логическую мысль, — так ведь часто бывает после родов…» — Хотя Камодин, конечно, с большим трудом представлял себе, как это может случиться на самом деле. Он даже попробовал вообразить себе Людочку с огромным, как воздушный шар, животом, а себя — везущим коляску с неким младенцем в обязательных белоснежных кружевах, но картинка получилась безликой и недоказательной.
Зато тут, прямо перед собой, Камодин видел до безобразия толстую и отвратительную Людочку с расплющенной физиономией, которая еще умудрялась строить ужасающие рожи, и все это лезло на Камодина из дурацкого кривого зеркала.
— Да прекрати ты! — собрав остатки любви к Людочке, сердито дернул ее за рукав Камодин и силой оттащил ее от проклятого кривого зеркала. — Нашла над чем смеяться, — стараясь хоть как-то успокоиться и отогнав от себя неприятные видения, буркнул Камодин.
— Ты что? — уставила на него свои зеленые удивленные глаза Людочка. — Ты почему так?! — никогда еще не видела она Камодина таким сердитым. — Что-нибудь случилось?
— Да нет, все нормально, — мужественно отмахнулся Камодин, — смотри дальше в свои зеркала…
Следующее зеркало почти не изменило Людочкину внешность, и это даже слегка успокоило Камодина. Потом он увидел Людочку тощей, как палка от швабры, и опять переполошился.
Мысль, что Людочка вдруг заболеет и высохнет прямо на глазах (а о таких случаях Камодин не раз читал и слышал), повергла его в неописуемый ужас: «И это вот с такой жердиной мне придется коротать всю свою жизнь?! Это ж даже на люди стыдно будет показаться!»
Камодин похолодел, а ничего не подозревавшая Людочка уже звала его к следующему зеркалу. На ватных ногах подошел Камодин к Людочке и поднял глаза. Из зеркала на него смотрела мясистая расплывшаяся физиономия незнакомой женщины, глаза ее были где-то далеко в глубине, зато нос, огромный, как футбольное поле, занимал почти все лицо, все зеркало, весь мир…
— Ведьма! — диким голосом вдруг заорал Камодин. — Нет! Н-е-е-е-т! Не хочу-у-у-у!.. — И выскочил на улицу.
С тех пор ни Людочка, ни Камодин в комнату смеха — ни ногой. Хотя и вместе их больше никто никогда не видел.