Клаву Темноземцеву, девочку из трудной семьи, мать еле упросила принять в новомодную гимназию. Клава писала старательно, пытаясь не отстать от своих более продвинутых одноклассниц: «…а когда мы с Машкой зашли, там уже было накурено и темно очень. Они все пили из стаканов, а один, лохматый, на гитаре орал. Мы с Машкой в уголку сели и сидим. Лохматый меня увидел, отложил гитару и что-то понюхал. Потом два раза чихнул и сказал: «Надо подвигаться». Подошел ко мне, взял за руку и повел в комнату рядом. Там ничего, кроме старой кушетки, не было. Лохматый обхватил меня, немного зарычал и стал на кушетку валить. Я тоже, как и он, зарычала немного и тоже его стала валит. Мы сначала на кушетку упали, а потом на пол. У меня даже голова немного закружилась. На полу лохматый стал на меня наскакивать, раз наскочил, второй… Потом обмяк как-то и говорит: «Я все… А ты?» Когда мы вернулись, я Машке сразу рассказала, как голова у меня кружилась. Машка говорит: «Это оргазм. Даже, Клава, не сумлевайся, оргазм натуральный…»
В центре класса величественно расположилась победительница многих олимпиад для школьников, основательная Анастасия Полистыркина: «…и был он настолько слаб, что я до сих пор сомневаюсь — а был ли он? То ли был, то ли не был. Как хорошо, что теперь это далеко в прошлом. Теперь, когда я освоила всю Камасутру, знаю о правильном течении энергий Инь-Ян, подолгу практикую тантру, культивирую целую гамму ощущений в С-точке, мои оргазмы похожи на мощные водопады, и уж никак не походят на тот давний слабенький родничок, который робко появился и сразу же пропал…»
Рыжеволосая красавица Виолетта Вокалова, по всей видимости, уже кончала. Глаза ее сияли, щеки горели, ноздри раздувались: «Это было что незабываемое! Это было великолепно! Он то поднимал меня в ввысь, то бросал в пропасть, то поднимал, то бросал, то поднимал, то бросал… Какое чудо этот Вахтанг! Или это был Самвел?! А впрочем, какая разница. Главное, что это было что-то невероятное, что-то бесподобное!!!»
На последней парте сидела Дарья Смирнова. Скромница, отличница. Впервые Даша пряталась за спинами подруг, кусала губы и еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться. От стыда. Она была девственницей.
В марте у нас погода хреновая. Даже хуже, чем в апреле. Хотя про апрель много хорошего тоже трудно сказать. Первое апреля выдалось холодным, ветреным, а тут еще эта дурацкая демонстрация. Я несу портрет Гоголя. Вокруг мелькают портреты других сатириков: Зощенко, Аверченко, Бухова, Ласкина. Две близняшки несут Ильфа и Петрова. Дуры не надели перчаток, руки у них красные, но несут. Какой-то идиот пытался рассказать анекдот, так его чуть не убили. У многих работа такая — вычитывать анекдоты. У меня тоже такая работа. Я оцениваю анекдоты по пятибалльной системе. Люди более высокой квалификации оценивают по десятибалльной. Они выставляют девятки и десятки, а я — четверки и пятерки. Считается, что плохим анекдот быть не может. Может быть только хорошим и отличным. Мы выходим на центральную площадь, повсюду знакомые до боли плакаты и транспаранты.
СМЕШНОГО БОЯТЬСЯ — ПРАВДЫ НЕ ЛЮБИТЬ!
Тургенев
СМЕХОМ ИСПРАВЛЯЮТ НРАВЫ!
Бальзак
СМЕХ — СОЛНЦЕ: ОНО ПРОГОНЯЕТ ЗИМУ С ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ЛИЦА!
Гюго
ДА ЗДРАВСТВУЕТ СМЕХ— ЦЕЛИТЕЛЬ И ЧАРОДЕЙ!
Про «целителя» и «чародея» не подписано, все и так знают, что эти слова принадлежат нашему главному хохмачу. Вот он — на трибуне. Рядом его соратники по смешному делу. Мордатый дядька кричит надорванным голосом: «Пусть громче звучит смех — основа нашего здоровья!» — «Ха-ха-ха», — заученно отвечаем мы. «Шутить всегда — шутить везде!» — доносится из матюгальника. «Ура!» — кричит толпа, но нестройно, без настроения. Какое, к черту настроение, если все это печенках сидит…
Наконец мы проходим площадь, и люди быстро рассеиваются. Я со всех ног переулками бегу домой. Дома тепло и можно погрустить сколько угодно. Не то что на работе. Там могут спросить: «Почему у тебя такая рожа траурная? Тебе наши анекдоты не нравятся?» Дома в книгах я нашел еще отцом отчеркнутые слова: «Когда гоняются за остроумием, ловят порой лишь глупость», «В остроумии, как и в игре, нужно уметь вовремя остановиться,», «Выставить в смешном свете то, что не подлежит осмеянию, — в каком-то смысле все равно что обратить добро во зло». В нынешних книгах таких слов нет. Сомневаться нельзя. Смех — единственное, что не подлежит осмеянию.
Кажется, я все-таки простыл. Зато заработал два отгула: один за явку, другой — за Гоголя.
— А я думал, ты меня в музей заведешь.
— В музей? Зачем в музей? В музее скучно. А тут весело.
Мимо нас, высоко подняв поднос и старательно передвигая нижние конечности, прошел восьминогий официант.
— Смотри, — зашептал я. — Восьминогий!
— Ну и что, — отозвался приятель. — Какой тебе вред от этих ног? Вот тут ловкач о десяти руках работал. Шестью обслуживал, а четырьмя — по карманам шарил! А восемь ног — ерунда. У сороконожки ног поболее будет, ты же не удивляешься.
Рядом с нами, как из-под земли, возник двухголовый парниша с блокнотом в руках. Рук, на счастье, было две.
— Привет, орел российский, — хмуро процедил приятель.
— Рад вас видеть, — сказала правая голова.
— Чего пожелаете? — продолжила было левая.
— А вот ты заткнись и весь вечер молчи, — резко обрубил ее приятель. — В прошлый раз такую рыбешку присоветовала… я полночи в сортире просидел.
— Да у нас, бывает, поставщики, — начала было правая.
— Ладно, не заступайся, — оборвал приятель. — Тащи по-быстрому закусочки, все как обычно, но, как говорится, в двух экземплярах, ну и водочку. Причем за водку ты мне ответишь головой. И не этим безмозглым отростком (приятель кивнул на левую), а своей головой, Я еще помню, как ваш гермафродит, как его… Иван-да-Марья, такой фальцой потчевал… Зеленел народ, как ваша жаба-повариха. Все, лети!
Официант исчез так же, как и появился.
— Сурово я с ним, а? — спросил приятель, — А что делать? Иначе обжулит в момент. А ты чего бледный? Кури спокойно, не озирайся. Ничего тут интересного нет. Баба-кенгуру в другой смене. Шкодно так прыгает, а мелочь в сумку кидает — одним махом. Раз — и стол чистый. Карлик с подносом на голове тоже в той смене. Ты что бледный-то? Может, тебе «Беломор» не курить? А, вот кого я забыл. Смотри, сиамские близнецы. Чем срослись — не поверишь. Боком ходят. Да, имей в виду, — понизил голос приятель, — тут при заведении имеется что-то вроде номеров. Такую девочку можно отчебучить! Стой! Ты куда?! Стой, ду…
Я уже не услышал, кем он меня обозвал, Дубиной или дураком. Быстро мимо утконосого гардеробщика, быстро мимо швейцара с крыльями, к троллейбусу, к нормальному железному троллейбусу…