Матвей Иванович угнездился перед канавой на перекрестке. Оттуда хорошо просматривались две улицы.
Послюнив большой палец, он снаряжал пульку в винтовку, ерзал в бурьяне, прицеливаясь и выгадывая сектор обстрела, а потом бабахал по беспечным пернатым.
— Манкурты! — плотоядно бормотал при этом стрелок. _ Агенты ворья! Питекантропы недобитые!..
Особенно насторожило вызванных врачей и омоновцев то, что при задержании Венчальников сопротивления не оказал, на борьбу с птичьим гриппом не ссылался, а все пытался что-то втолковать сердитым конвоирам — возбужденно, слюняво, невнятно.
3
Вдохновению ж не прикажешь. Оно является как дефолт — бурно, внезапно и ярко.
В конце восьмидесятых на волне перестройки, обновления партии и внедрения трезвости нормой жизни ваятеля Венчальникова осенило. Новая и очень оригинальная идея состояла в том, чтобы создать образ В.И. Ленина. Но не просто так, а с тремя кепками.
Купленные на последние деньги полкузова глины не пропали зря. Ленин вышел замечательный, ростом 3 метра 15 сантиметров от постамента, обосновавшегося в глубине смотровой ямы, до балок перекрытия (выше не позволял потолок переделанного под мастерскую гаража). Одна кепка была у вождя на голове как знак простоты и пролетарскости, вторая — в вытянутой руке как весомый указатель направления светлого будущего, третья — выглядывала козырьком из кармана развевающегося на революционном ветру простенького пальто как доказательство нестяжательства и большевистской аскетичности.
Матвей Иванович так и объяснил чиновнику в город-скол? отделе культуры, куда обратился с предложением подарить трехметрового Ильича городу и украсить им клумбу перед входом в парк культуры и отдыха. Но видно чего-то знал о ближайшем будущем или чувствовал что-то в конце непростых восьмидесятых ушлый Свирид Петрович Владимиров, чиновник от культуры, в русле перестройки взяток не берущий. Да только вождь, выкрашенный серебрянкой, еще бы пятилетку назад пошедший здесь на ура, теперь не вызвал у босса культур-мультур прилива энтузиазма.
И отказать перед светлым образом Ленина он, истинный член бюро райкома, не имел права. Но и поспешно украшать город необычной фигурой Ильича, в принципе теряющего авторитет в рядах модных набирающих силу и наглость демократов, тоже остерегался. Свирид Петрович выбрал самый надежный путь. Он повел дарителя по кабинетам, всюду показывал, представлял и ставял в пример.
Но попутно попросил для соблюдения незначительных формальностей согласовать место установки монумента с архитектурным отделом и время установки с оргмассовым. Побывать во дворце культуры и заручиться участием в празднике открытия коллективов танцевального, хорового и духового оркестра. А заодно представить накладные и чеки о покупке полмашины глины, все документы на переоборудование гаража под мастерскую, где был сотворен шедевр, включая общий план земельного владения и справки бюро технической инвентаризации о соответствии постройки утвержденному первоначально плану, И в порядке поощрения самому договориться с вездесущей, насквозь прокуренной, джинсовой и не имеющей возраста корреспонденткой местной газеты Ритой Курановой. По поводу большого полностраничного репортажа о творчестве его же самого, скульптора Венчальникова, и об открытии означенного памятника.
Через месяц исхудавший и забывающий бриться Матвеи Иванович с помощью нанятого за две поллитры крана выдворил своего Ильича в палисадник. Там сфотографировал изваяние на память для личного архива и для Союза художников н, опасаясь неожиданных налогов, штрафов и новых проверок, шепнул никогда не трезвеющим мужикам оозле магазина парфюмерии, что внутри глиняного истукана, если его разбить, находится несколько десятков килограммов стальной первосортной арматуры.
К утру памятника В.И, Ленину на участке Матвея Ивановича Венчальникова не оказалось. А трудолюбивые следы на молодой майской траве обрывались на обочине шоссе.
Скульптор вздохнул свободно и на неделю приник к телеэкрану, где набирал обороты, кипение и бурление Первый съезд народных депутатов СССР, а бывший враг народа Бухарин удостоился пятичасового хвалебного сериала.
4
Когда на круглой московской площади скинули на асфальт величественного Железного Феликса, Матвей Иванович за обедом опечалился:
— Нехорошо это, исторически неправильно. Ладно, строй общественный меняй, но зачем же памятники ломать?!
Еще через неделю он сходил в парикмахерскую, чтобы постричься ежиком, потом сделал флюорографию и снял кардиограмму. Совершив, таким образом, все необходимые формальности перед новым творческим (в хорошем смысле этого слова) запоем, он сел на табуретку посреди кухни и заявил жене:
— Послушай, чего. День, ведь, как говорится, год кормит. Мне надо уйти в себя. Для народа и истории. То, что я в нынешние плодотворные месяцы не сотворю, в старости десятилетиями не наверстаешь.
Понятливая супруга всплеснула руками и нашарила в тумбочке валокардин, почуяв, что в обозримом будущем денег на новую стиральную машину не накопить и помощи по даче от благоверного не ждать. Но Матвей Иванович отнесся к семейному бюджету весьма щадяще. Учтя былое фиаско крупных форм, он переключился на малоемкие поясные портреты и отдельные головы на постаментах.
К властям решил больше не соваться. Осень ушла на изготовление головы Феликса Эдмундовича Дзержинского, которая оказалась неуловимо похожа и на голову Михаила Иваныча Калинина, да и почему-то на лик скандального писателя Симонова. В сумерках по первому снегу он погрузил изваяние на санки и отвез в городской сквер, где взгромоздил на давно пустующий кирпичный постамент от довоенной «Девушки с веслом». Новая скульптура простояла дней пять, после чего неустановленные пьяные россияне свалили ее на землю и ногами закатили на край сквера к ужастенному Лущихинскому оврагу. Куда и сбросили в грязь и коричневый бурьян, расколошматив в результате такой крамолы истукана о нагромождение тяжелых острых, железяк.
Узнав о происшествии, Венчальников попил водки. Немного, недели три, а затем вновь взялся за работу. Теперь он решил украшать родной город и приобщать земляков к прекрасному комплексно. К весне, когда по паркам сгребли в терриконовые кучи и сожгла прошлогоднюю листву вместе со всем зимним хламом, а стволы бодренько вымазали известью, у скульптора были готовы пять разных портретов. Места он высмотрел и приготовил заранее. Вывозил творенья на предательски скрипевшей тележке, бывшей некогда детской коляской, всю ночь. И утром город ахнул: бюсты розового цвета (запасов иной краски в заметно обветшавшем гараже не нашлось) обосновал а, и в сквере, и перед входом в парк культуры, и в самом парке, и непосредственно на треугольной центральной площади прямо под окнами кабинета Свирида Петровича Владимирова.
Неприятность приключилась днем. Точнее, не одна неприятность, а целая зловредная череда. Выспавшись и с удовольствием отобедав жениным борщом (а чтобы как-то обеспечить будущее семье и одержимому вдохновением безденежному ваятелю, супруга спешно продала родительский дом в деревне Лыткино), сытый Матвей Иванович отправился по точкам с ведром раствора. Он вознамерился зацементировать основания под всеми бюстами и головами, чтобы наверняка застраховаться от повторения Лущихинского овражного синдрома.
Но как раз во время работы над постаментом Иосифу Виссарионовичу на него напали четыре идущих с митинга хорошо одетых оголтелых тетки с трехцветными флагами. Обозвали красно-коричневым, истребовали ради свободы я демократии убрать глиняного душегуба и, получив в ответ от Венчальникова проповедь о необходимости сохранения в памяти народа всей исторической правды целиком, отлупили скульптора древками знамен.