Выбрать главу

Тем не менее пример взаимосвязи между грамотностью и протестантизмом иллюстрирует в миниатюре четыре ключевые идеи, которые проходят через всю эту книгу. Давайте перечислим их:

1. Религиозные убеждения могут энергично влиять на принятие решений, психологию и общество. Чтение Священного Писания было в первую очередь способом вступить в общение с божественным, но его непредвиденные побочные эффекты оказались огромными и привели к сохранению одних религиозных групп и росту их численности по сравнению с другими.

2. Представления, практики, технологии и социальные нормы — то есть культура — могут влиять на наш мозг, его биологические и психологические особенности, включая мотивации, умственные способности и предубеждения при принятии решений. Мы не можем отделить «культуру» от «психологии» или «психологию» от «биологии», потому что культура физически перестраивает наш мозг и тем самым определяет, как мы мыслим[28].

3. Психологические изменения, вызванные культурой, могут определять всевозможные последующие события, поскольку эти изменения обусловливают то, на что люди обращают внимание, как они принимают решения, какие социальные институты они предпочитают и насколько они склонны к инновациям. В нашем примере, повысив уровень грамотности, культура стимулировала развитие аналитического мышления и длительной памяти, одновременно способствуя формальному обучению, росту тиражей книг и распространению знаний. Таким образом, принцип sola scriptura, вероятно, активизировал инновации и заложил основу для стандартизации законов, расширения круга обладателей избирательного права и создания конституционных форм правления[29].

4. Грамотность — это наш первый пример того, как жители Запада стали психологически отличаться от остальных людей. Конечно, с распространением христианства и европейских институтов (например, начальных школ) по всему миру многие популяции за последнее время тоже стали в высокой степени грамотными[30]. Однако, если оценивать ситуацию в мире на 1900 г., жители Западной Европы с их более толстым мозолистым телом и менее развитым навыком распознавания лиц показались бы нам весьма странными[31].

Как нам предстоит убедиться, грамотность не является чем-то исключительным. Скорее, это верхушка огромного психологического и нейрологического айсберга, который не разглядели многие исследователи. В следующей главе я начну с обсуждения глубоководных частей и формы этого айсберга. Затем, уже заложив основу для размышлений о человеческой природе, культурных изменениях и эволюции общества, мы рассмотрим, как и почему в Западной Европе возник широкий перечень психологических особенностей и каковы последствия этого для понимания экономического процветания, инноваций, права, демократии и науки в современном мире.

Часть I. Эволюция обществ и психологий

1. Психология человека Запада

Западноевропейская концепция личности как отграниченного, уникального, более-менее целостного мотивационного и когнитивного микрокосма, как динамического центра самосознания, чувствования, суждения и действия, организованного в легкоразличимое целое, противостоящее и другим подобным целым, и социальному и природному окружению, в контексте остальных мировых культур смотрится, как это ни катастрофично для нас, весьма необычной идеей.

Антрополог Клиффорд Гирц (1974)

Кто вы?

Возможно, вы человек Запада, то есть выросли в западном, образованном, промышленно развитом, богатом и демократическом обществе. Если это так, то вы, вероятно, обладаете весьма своеобразной психологией. В отличие от большей части современного мира и большинства людей, которые когда-либо жили на планете, мы, люди Запада, очень индивидуалистичны, зациклены на себе, одержимы идеей контроля, не склонны к конформности и наделены аналитическим складом ума. Мы сосредоточены на себе — на своих качествах, достижениях и стремлениях, а не на наших взаимоотношениях с другими и социальных ролях. Мы стремимся быть «самими собой» независимо от контекста и воспринимаем непоследовательность в других не как гибкость, а как лицемерие. Как и все остальные, мы склонны соглашаться с теми, кого считаем равными себе или авторитетами для себя; но мы меньше готовы подстраиваться под других, когда это противоречит нашим собственным убеждениям, наблюдениям и предпочтениям. Мы представляемся себе уникальными существами, а не узлами социальной сети, простирающейся в пространстве и уходящей назад в прошлое. Когда мы действуем, мы предпочитаем считать, что мы все контролируем и самостоятельно принимаем решения.

вернуться

28

Henrich, 2016.

вернуться

29

Если бы для государственных служащих существовала необходимость быть грамотным по практическим соображениям, то повышенный уровень грамотности увеличил бы долю населения, которая могла бы поступить на государственную службу.

вернуться

30

Henrich, Heine, and Norenzayan, 2010a, 2010b.

вернуться

31

Также возможно, что высокий уровень грамотности в сочетании с популярностью дешевых романов (благодаря печатному станку) мог сделать растущее число читателей более способными чувствовать боль других — то есть более эмпатичными. Идея состоит в том, что, читая художественную литературу, люди получают возможность практиковаться, ставя себя на место других и видя мир с иной точки зрения. В соответствии с этим несколько исследований в обществах Запада показывают, что люди, которые читают больше художественной литературы, как правило, более сострадательны и лучше чувствуют эмоции других (Mar, Oatley, and Peterson, 2009; Mar and Rain, 2015; Mar et al., 2006). Однако остается вопрос, действительно ли чтение художественной литературы увеличивает эмпатию (Bal and Veltkamp, 2013; Kidd, Castano, 2013; Panero et al., 2016) — возможно, более эмпатичные люди скорее склонны к чтению художественной литературы. Установление этой причинно-следственной связи важно, поскольку более сильная склонность к состраданию связана с большей лояльностью обществу, более развитой благотворительностью и меньшим уровнем насилия. Растущее сочувствие, возможно вызванное повышением уровня грамотности и обилием книг, может помочь объяснить резкое снижение уровня насилия, наблюдаемое в Англии и Европе с XVI в. (Clark, 2007a; Pinker, 2011). Это правдоподобно, учитывая исследования, показывающие, что эмпатию можно повысить с помощью тренировок (van Berkhout and Malouff, 2016).