Возможно, самая важная роль коэволюционного дуэта психики и институтов заключается в том, как эти сдвиги в сознании влияют на характер новых норм, идей, практик и представлений, которые возникают и распространяются по миру. Нормы или представления, отвергнутые популяцией, которой присущ один психотип, могут быть почитаемы и приняты популяцией с другими культурно-специфическими психологическими особенностями. Как мы увидим, специфическая идея, предполагающая наделение людей «правами», а затем разработку законов, основанных на этих правах, кажется разумной только в мире тех, кто предпочитает аналитический тип мышления, рассматривает людей как независимых агентов и стремится решать проблемы путем сопоставления с объектами и лицами свойств, склонностей и сущностных качеств. Если такой подход к законодательству кажется вам проявлением здравого смысла, вы типичный человек Запада.
Все попытки объяснить человеческую психику, политику, экономику и исторические закономерности опираются на предположения о природе человека. Большинство таких исследований предполагают, что человек либо является рациональной, эгоистичной особью, либо представляет собой «чистый лист», который ждет, когда туманные культурные силы начнут писать на нем свои указания. Даже подходы, которые всерьез воспринимают эволюцию и психологию, все равно в основном разделяют «доктрину психического единства» — идею, что все мы в той или иной степени неотличимы с точки зрения психологии. Поскольку они укоренены в традиционных представлениях людей Запада о личности и обществе, эти предположения обычно не бросаются в глаза и не проговариваются. Вместо этого я здесь обрисовал и обосновал некоторые ключевые вопросы относительно человеческой природы, которые я рассмотрю в следующих главах[128]. Вот наиболее важные моменты, о которых следует вспомнить, пока мы выруливаем на взлетно-посадочную полосу:
1. Люди — культурный вид. Наш мозг и психика специализируются на сборе, хранении и структурировании информации, почерпнутой из мыслей и поведения других. Наши способности к культурному обучению напрямую перепрограммируют наш разум, изменяют предпочтения и адаптируют образ восприятия. Как мы увидим, культура выработала множество уловок, позволяющих ей вмешиваться в нашу биологию, чтобы менять наш мозг, гормоны и поведение.
2. Социальные нормы складываются в институты в результате культурной эволюции. Будучи очень умелыми учениками, мы способны усваивать широкий спектр произвольных социальных норм; однако самые простые для усвоения и интернализации нормы глубоко затрагивают различные аспекты нашей эволюционно сформировавшейся психики. Я выделил несколько таких аспектов, в том числе те, что связаны с родственным альтруизмом, отвращением к инбридингу, образованием устойчивых пар, взаимозависимостью и племенной принадлежностью.
3. Институты обычно остаются непостижимыми для тех, кто существует внутри них, — как вода для рыб. Поскольку культурная эволюция чаще всего протекает медленно, незаметно и вне осознанного восприятия, люди редко понимают, как и почему работают их институты или даже то, что эти институты вообще что-либо «делают». Сформулированные в явном виде предположения людей о собственных институтах, как правило, возникают постфактум и часто бывают ошибочными.
3. Кланы, государства и почему от одного сложно перейти к другому
Полагаю, что, если бы наши философы пожили среди мачигенга… они бы сильно усомнились в концепции человека как общественного животного.
Чтобы понять кружную тропу культурной эволюции, которая привела к появлению психотипа человека Запада и формированию современных обществ, нам сначала нужно изучить более общие процессы, которые поспособствовали возникновению за последние 12 тысячелетий более крупномасштабной кооперации, большей политической интеграции и более широких сетей обмена. Как с момента возникновения сельского хозяйства и животноводства — «производства еды» — наш вид сумел перейти от относительно эгалитарных, нестабильных сообществ, характерных для большинства охотников-собирателей палеолита, к гигантским обществам современного мира? Как мы увидим, в основе тут лежат, по сути, те же процессы, что описаны в предыдущей главе, и они, вероятно, действовали в течение десятков или даже сотен тысяч лет до того, как появилось производство еды. Время от времени эти процессы, похоже, приводили к тому, что определенные палеолитические общества на несколько или более столетий увеличивали свой масштаб, а их структура усложнялась, прежде чем они обрушивались под давлением быстро меняющегося климата. Определяющее различие заключается тут в том, как появление производства еды изменило и усилило влияние межгрупповой конкуренции на культурную эволюцию и как это задало очертания наших институтов и психики.