Надо бы идти дальше, но брат очень устал, этот марафон совсем измотал его. Терпи, братишка, терпи! Скоро мы выберемся отсюда.
Шлеп-шлеп. Это с потолка капает или кто-то крадется по коридору? Вот еще раз…
Шлеп-шлеп.
Неужто все-таки выследили?
Эти гады хитрющие, словно демоны. Сахарные улыбочки, нежные пальцы, слова, липкие будто патока… А глаза пустые-пустые. В таких глазах правды нет, не зря я сразу им не поверил. С самого первого дня, когда только мать привезла нас сюда, я ждал от них какой-то беды. Ждал-ждал и дождался… Демоны поймали брата в сеть своих проводов, высосали гибкими шлангами его последние силы.
Не жаль их ни капельки. Ни белобрысого с ножницами в глазницах. Ни его щербатого помощника со скальпелем в горле. Жалко только девчонку рыжую, зря она на шум прибежала. Единственная, в чьих глазах еще оставалось тепло. Конечно, ее улыбки тоже были фальшивыми – таким, как она, уголки губ еще при входе приклеивают. Сдерни невидимый пластырь – и улыбка сползет, скукожится в нормальное человеческое лицо. Но я пластыря на ней не нашел, так что, даже умирая, она, бедняжка, лыбиться не переставала. Хваталась руками за провод, сучила ногами, а улыбка эта жуткая становилась только шире и шире…
Брат, наивная душа, правда, верил, что она это искренне. Хорошо все-таки, что я у него есть. Я-то знаю, что людям верить нельзя, а тем, кто сладко поет, так тем более. Да вообще никому нельзя верить. Одни мы с братом на свете.
Я знал это каждый день из тех, что мы жили в том стерильном питомнике. И когда вечером они засуетились, забегали, я сразу заподозрил неладное. Подсмотрел в карту, которую белобрысый так опрометчиво у нашей кровати оставил. И сразу все стало четко, будто пелена с глаз упала, каждого рассмотрел. Мать, лицемерку проклятую, которая брата на убой притащила. Белобрысого в белом халате, вечно жизнерадостного и бодрого. Даже рыжую сестричку с поста – всех, всех разглядел! И стало ясно, что выбираться пора.
Через турникеты наружу было нельзя – там бы нас сразу поймали. Оставался один путь – через подвал и в коллекторы. Вышло все еще лучше – подземные лабиринты спрятали нас от противников.
Но отсюда-то мы выход найдем, а оттуда – из светлой палаты – выхода для нас двоих не было. И когда я вытащил ножницы из-под подушки, я думал: только не дрогни рука! У брата не дрогнула бы… Но его, прежде такие сильные, руки плетьми лежали поверх простыни, и пришлось все делать самому. К счастью, ноги всегда были только мои, оставалось лишь прорваться через эту паучью сеть, а убегать и прятаться я с самого детства умел. Они не разделят нас, если не смогут найти. Пусть поберегут свои пилы для кого-то другого, а мы с братом навсегда останемся одним целым. Теперь, когда я вытащил его из проводов, что высасывали его силы, он опять начнет дышать сам. А пока я буду дышать за двоих.
Но в одном я точно уверен – мы ни за что не вернемся обрат…
Татьяна Верман
Берегите себя
– Что же вы, ироды, делаете! – всхлипнула Валентина Семеновна.
Мужчины больше не пытались сойти за сотрудников социальной службы. Здоровенный бритоголовый детина выворачивал ящики комода: на пол летело исподнее, носочки, ворох застиранных полотенец. Его спутник – лохматый паренек с бегающими глазками – перетряхивал шкаф. Разбойники вскипали злобой: если не считать пары золотых сережек и вытянутого из сумки кошелька, пока они не нашли ничего ценного.
– Старая шкура, – прорычал здоровяк. Он сшиб с комода фотографию Валентины Семеновны и ее почившего мужа и ударом тяжелого ботинка размозжил стекло в мелкую крошку. – Совсем, что ли, ни хрена не накопила?!
«Зашибут, – вдруг отчетливо поняла пенсионерка. Она едва могла дышать, в ушах шумело, мысли путались. – Как куренка придушат».
– На кухне, в шкафчике у самого входа, – прошептала она. – В жестяной банке в цветочек лежат мои похоронные.
Кивком головы здоровяк отправил лохматого на кухню, а сам повалил стоящую в углу комнаты елку и принялся безжалостно топтать стеклянные игрушки. Матрешки, кукурузные початки, разноцветные шишки и льдинки – с любовью собранные украшения под пятой злодея превращались в гору безликих осколков. Валентина Семеновна тоненько закричала, вскинула дрожащие руки…
…и тут детина заметил на костлявом пальце тонкий ободок обручального кольца.
– Золотишко сымай!
Старушка снова всхлипнула, прижала сжатый кулачок к сердцу, помотала головой – от страха отнялся язык. Громила наступал, и в его налитых кровью глазах Валентина Семеновна разглядела свою погибель. Разбойник замахнулся…