Лада однажды услышала, как шептались девицы у колодца, мол, травку какую-то стряпуха в еду подмешивает, что бы жилось им всем тут спокойно. Быстро эта новость общину обошла. Посмеялись все, да и забыли.
Громче всех, конечно же стряпуха смеялась. А потом вдруг исчезла куда-то. Будто и не было ее вовсе. Говорят, что в ивовой роще сгинула. Но, в общине знали, что ивы забирают только чистых телом. А стряпуха…
Пропала, да и ладно.
Многие из общины исчезали бесследно. Вот он был, а вот и нет его. За то здесь никто смерти в лицо не знал. Нет стариков, нет слабых деток, нет болезней. Стоило кому-то чихнуть, так уводили его или ее заворота. Обратно пускали редко – мало кто возвращался. И все спокойно было, да мирно. Нет привязанности да любви нет и слез.
Так и прожила Лада в общине двадцать лет. Неразумной пятилеткой оставили ее здесь. Теперь время пришло в рощу отправляться.
Чужая пришла, чужой и уйдет.
И вот медная коса свободно волнами разметалась по беспокойной рубахе. И девки молодые готовы идти с ней, да не имеется Ладе. Кусает она бескровные губы. Заламывает тонкие пальцы.
– А что, других погодок мне нет разве среди нас? – спрашивает она, – Вон, Луна – то постарше меня будет. Может, ее пошлем в рощу? Я-то глупая, не справлюсь!
– Луна у нас чернявая. Ну, какая из нее дева огненная. Ей, может и вообще в рощу не попасть. – Отвечают ей.
– Идем, идем, – торопят младшие девушки, – там такая красота!
Вышли во двор.
– До высокой луны бы успеть. – лепечет одна из провожающих. – Поторопитесь, ночь коротка.
За воротами общины – темнота.
Идти тяжело – идут по траве, подолы рубах намокли и прилипают к ногам, путаются между ними. Молодым девушкам все веселье – они свернувши подолы в узелок скачут вокруг Лады, подпевают ночной песне.
А у Лады ком в горле. Да и не под стать огненной деве горло драть.
А вот и подошли уже путницы к древней ивовой роще. Пробираются сквозь гибкую плетень длинных веток. А они перед ними будто расплетаются – ни волоска не заденут. Чувствует роща – свои пришли.
К священному месту Лада подошла последней и нехотя. Песчаный берег реки жадно хватает ее за босые ноги, словно не хочет подпустить ее к готовому кострищу.
Лада не сопротивляется. Глядится в мутную воду, полощет в ней и без того мокрый подол рубахи.
– Мы готовы – кричат ей девушки, освободившиеся уже от белых одеяний – дай нам новую, вечную, прекрасную жизнь!
Как только эхо над рекой смолкает, вокруг воцаряется онемелая, горячая вязкая тишина. Лада слышит лишь, как пульсирует в венах кровь, как отдается она звоном в ушах.
Вокруг только шесть полупрозрачных девиц, да ивы, ивы ивы!
Лада подходит к одной, гладит рукой ее прохладную кору, любуется стройностью да поддатливостью.
– Скорее, сестрица! – умоляет ее скрипучий дуэт. Нет сомнений в том, что голоса доносятся прямо из дерева.
Лада испугано смотрит вверх. У ивы, которую она обласкала – 2 макушки. Одна потемней, другая светлая. От каждой из них тянутся длинные русые и чернявые ветви.
– Как же так? – Лада испугано садится у корней.
– Мы отжили свое – продолжает жаловаться скрипучий дуэт. – Мы здесь уже слишком долго. Целую вечность.
– Так и что же теперь? – Лада озадачено пересыпает песок из одной ладони в другую и обратно.
– Дай нам свободу! – просит ива на два голоса.
– Да, да, а нам новую жизнь – вторят ей младшие девушки, сплетаясь косами – русыми да чернявыми – Мы для этого были рождены.
– А я? Для чего вам я? – Лада оставляет песок.
– Гори! – говорят ей девушки
– Гори! – говорят ей голоса из ивы.
– Гори – трепещет вся роща. Каждая ива на два голоса, Каждая ива о двух макушках.