— Это там! Там!.. — крикнул Гленарван. Вдруг в голове его мелькнула мысль.
— Если Роберт еще жив… — воскликнул он в ужасе. — Эта птица… Стреляйте, друзья мои, стреляйте!
Но уже было поздно: кондор исчез за высокими выступами скалы. Прошла какая-нибудь секунда, показавшаяся столетием… Огромная птица появилась снова; она летела медленнее, отягощенная грузом.
Раздался вопль ужаса: в когтях у кондора висело и качалось безжизненное тело, тело Роберта Гранта. Хищник, держа мальчика за платье, парил в воздухе футах в ста пятидесяти над лагерем. Он завидел путешественников и, стремясь поскорее улететь со своей тяжелой добычей, с силой рассекал крыльями воздух.
— А, — крикнул Гленарван, — пусть лучше тело Роберта разобьется об эти скалы, чем послужит…
Он не договорил и, схватив карабин Вильсона, стал прицеливаться в кондора, но руки его дрожали, глаза заволоклись туманом, и он не мог навести ружье.
— Предоставьте это мне, — сказал майор.
И, неподвижный, спокойный, уверенный, Мак-Наббс прицелился в кондора: тот был от него уже в трехстах футах.
Но не успел майор нажать курок своего карабина, как в глубине долины раздался выстрел; белый дымок поднялся между двумя базальтовыми громадами — и кондор, пораженный пулей в голову, медленно описывая круги, стал спускаться, словно на парашюте, на своих широко распростертых крыльях. Не выпуская добычи, он мягко упал футах в десяти от крутого берега ручья.
— Теперь за нами дело! За нами! — крикнул Гленарван.
И, не стараясь узнать, откуда раздался благодетельный выстрел, он кинулся к кондору. Спутники его помчались за ним. Когда они добежали до кондора, тот был уже мертв, а тела Роберта почти не было видно из-под его широких крыльев.
Гленарван бросился к мальчику, вырвал его из когтей кондора, уложил на траву и приник ухом к груди этого безжизненного тела.
Никогда еще из уст человеческих не вырывалось такого радостного крика, как тот, что вырвался в этот миг у Гленарвана:
— Он жив! Он жив еще!
В одну минуту с Роберта сняли одежду, смочили ему лицо свежей водой. Мальчик пошевелился, открыл глаза, посмотрел и пробормотал:
— А, это вы, сэр… отец мой!..
Гленарван, задыхаясь от волнения, был не в силах ответить: опустившись на колени возле чудом спасенного мальчика, он плакал от радости.
Глава XV
Испанский язык Жака Паганеля
Роберт, избавившись от одной огромной опасности, тут же подвергся другой — пожалуй, не меньшей: едва не был задушен в объятиях. Хотя он был еще очень слаб, ни один из его спутников не мог удержаться от того, чтобы не прижать его к своему сердцу. Но надо полагать, что такие сердечные объятия не гибельны для больных: по крайней мере, Роберт от них не умер.
Потом мысли наших путешественников от спасенного обратились к спасителю, и, разумеется, майору первому пришло в голову осмотреться кругом.
Шагах в пятидесяти от реки он увидел человека чрезвычайно высокого роста, неподвижно стоявшего на уступе у самой подошвы горы. Он опирался на длинное ружье. Этот неожиданно появившийся человек был широкоплеч, с длинными волосами, схваченными кожаным ремешком. Рост его превышал шесть футов. Его смуглое лицо было раскрашено: красной краской — между глазами, черной — на нижних веках и белой — на лбу. Одет он был, как полагается жителю пограничной полосы Патагонии: на нем был великолепный плащ из шкуры гуанако, разукрашенный красными арабесками и сшитый жилами страуса. Под этим плащом виднелась еще одежда из лисьего меха. Она была стянута поясом, у которого висел мешочек с красками для раскрашивания лица.
Несмотря на пеструю раскраску, лицо этого патагонца было величественно и говорило о его несомненном уме. В позе, полной достоинства, он ожидал, что будет дальше. Глядя на эту неподвижную, внушительную фигуру, можно было принять ее за статую хладнокровия.
Как только майор заметил патагонца, он указал на него Гленарвану, и тот тотчас же побежал к нему. Патагонец сделал два шага вперед. Гленарван взял его руку и крепко пожал.
В глазах Эдуарда, во всем его сияющем лице светилась такая горячая благодарность, что патагонец, конечно, не мог не понять его. Он слегка нагнул голову и произнес несколько слов, которые остались непонятными как для майора, так и для его кузена.
Тогда патагонец, внимательно посмотрев на чужестранцев, заговорил на другом языке, но как он ни старался, и на этот раз его также не поняли. Однако в фразах, произнесенных туземцем, что-то напомнило Гленарвану испанский язык — он знал несколько общеупотребительных испанских слов.
— Espanol?[36] — спросил он.
Патагонец кивнул головой сверху вниз — движение, имеющее одинаковое значение подтверждения у всех народов.
— Отлично, — заявил майор, — теперь дело за нашим другом Паганелем. Хорошо, что ему пришло в голову учить испанский язык!
Позвали Паганеля. Он немедленно прибежал и раскланялся перед патагонцем с чисто французской грацией, которую тот, по всей вероятности, не смог оценить. Географу тотчас рассказали, в чем дело.
— Чудесно! — воскликнул он.
И, широко открывая рот, чтобы яснее выговаривать, он проговорил:
— Vos sois um homera de bem[37].
Туземец, видимо, напряг слух, но ничего не ответил.
— Он не понимает, — промолвил географ.
— Быть может, вы неправильно произносите? — высказал предположение майор.
— Возможно. Произношение дьявольское!
И Паганель снова повторил свою любезную фразу, но успех ее был тот же.
— Ну, выразимся иначе, — сказал географ и, произнося медленно, по-учительски, спросил патагонца:
— Sem duvida, um Patagao[38]?
Тот по-прежнему молчал.
— Dizeime[39]! — добавил Паганель.
Патагонец и на этот раз не проронил ни слова.
— Vos compriendeis?[40]— закричал Паганель так громко, что едва не порвал себе голосовые связки.
Было очевидно, что индеец не понимал того, что ему говорили, так как он ответил наконец по-испански:
— No comprendo[41].
Тут уж настала очередь Паганеля изумиться, и он с видимым раздражением спустил очки со лба на глаза.
— Пусть меня повесят, если я понимаю хоть одно слово из этого дьявольского диалекта! — воскликнул он. — Верно, это арауканское наречие.
— Да нет же, — отозвался Гленарван, — этот человек несомненно ответил по-испански.
И, повернувшись к патагонцу, он вновь спросил его:
— Espanol?[42]
— Si, si![43] — ответил туземец.
Удивление Паганеля превратилось в остолбенение. Майор и Гленарван украдкой переглядывались.
— А знаете, мой ученый друг, — начал, слегка улыбаясь, майор, — не произошло ли здесь чего-нибудь в результате той феноменальной вашей рассеянности, на которую, мне кажется, у вас имеется монополия?
— Как? Что? — насторожился географ.
— Дело в том, что патагонец несомненно говорит по-испански.
— Он?
— Да, он! Уж не изучили ли вы случайно другой язык, приняв его…
Мак-Наббс не успел договорить. Громогласное «О!», сопровождаемое пожатием плеч, прервало его.
— Вы немножко слишком далеко заходите, майор, — сказал Паганель довольно сухо.
— Но чем же объяснить, что вы его не понимаете? — ответил Мак-Наббс.
— Не понимаю я потому, что этот туземец говорит на плохом испанском языке! — ответил, начиная раздражаться, географ.
— Так вы считаете, что он говорит на плохом наречии, только потому, что вы его не понимаете? — спокойно спросил майор.
— Послушайте, Мак-Наббс, — вмешался Гленарван, — ваше предположение невероятно. Как ни рассеян наш друг Паганель, все же нельзя допустить, чтобы его рассеянность дошла до того, что он мог изучить один язык вместо другого.
— Тогда, дорогой Эдуард, или лучше вы, почтенный Паганель, объясните мне: что здесь происходит?