Они тянули, теребили друг друга за руки, потом обнялись.
– Эд!
– Джон, бездельник!
– Ты великолепно выглядишь, Эд! Но постой, как же так? Ты ничуть не изменился за все эти годы. Ведь тебе… тебе же было двадцать шесть, когда ты умер, а мне девятнадцать. Бог ты мой, столько лет, столько лет – и вдруг ты здесь. Да что ж это такое?
– Мама ждет, – сказал Эдвард Блэк, улыбаясь.
– Мама?
– И отец тоже.
– Отец? – Капитан пошатнулся, точно от сильного удара, и сделал шаг-другой негнущимися, непослушными ногами. – Мать и отец живы? Где они?
– В нашем старом доме, на Дубовой улице.
– В старом доме… – Глаза капитана светились восторгом и изумлением. – Вы слышали, Люстиг, Хинкстон?
Но Хинкстона уже не было рядом с ними. Он приметил в дальнем конце улицы свой собственный дом и поспешил туда. Люстиг рассмеялся:
– Теперь вы поняли, капитан, что было с нашими людьми? Их никак нельзя винить.
– Да… Да… – Капитан зажмурился. – Сейчас я открою глаза, и тебя не будет. – Он моргнул. – Ты здесь! Господи! Эд, ты великолепно выглядишь!
– Идем, ланч ждет. Я предупредил маму.
– Капитан, – сказал Люстиг, – если я понадоблюсь, я – у своих стариков.
– Что? А, ну конечно, Люстиг. Пока.
Эдвард потянул брата за руку, увлекая его за собой.
– Вот и наш дом. Вспоминаешь?
– Еще бы! Спорим, я первый добегу до крыльца!
Они побежали взапуски. Шумели деревья над головой капитана Блэка, гудела земля под его ногами. В этом поразительном сне наяву он видел, как его обгоняет Эдвард Блэк, видел, как стремительно приближается его родной дом и широко распахивается дверь.
– Я – первый! – крикнул Эдвард.
– Еще бы, – еле выдохнул капитан, – я старик, а ты вон какой молодец. Да ты ведь меня всегда обгонял! Думаешь, я забыл?
В дверях была мама – полная, розовая, сияющая. За ней, с заметной проседью в волосах, стоял папа, держа в руке свою трубку.
– Мама, отец!
Он ринулся к ним вверх по ступенькам, точно ребенок.
День был чудесный и долгий. После ланча они перешли в гостиную, и он рассказал им все про свою ракету, а они кивали и улыбались ему, и мама была совсем такая, как прежде, и отец откусывал кончик сигары и задумчиво прикуривал ее – совсем как в былые времена. Вечером был обед, умопомрачительная индейка, и время летело незаметно. И когда хрупкие косточки были начисто обсосаны и грудой лежали на тарелках, капитан откинулся на спинку стула и шумно выдохнул воздух в знак своего глубочайшего удовлетворения. Вечер упокоил листву деревьев и окрасил небо, и лампы в милом старом доме засветились ореолами розового света. Из других домов вдоль всей улицы доносились музыка, звуки пианино, хлопанье дверей.
Мама поставила пластинку на виктролу и закружилась в танце с капитаном Джоном Блэком. От нее пахло теми же духами, он их запомнил еще с того лета, когда она и папа погибли при крушении поезда. Но сейчас они легко скользили в танце, и его руки обнимали реальную, живую маму…
– Не каждый день человеку предоставляется вторая попытка, – сказала мама.
– Завтра утром проснусь, – сказал капитан, – и окажется, что я в своей ракете, в космосе, и ничего этого нет.
– К чему такие мысли! – воскликнула она ласково. – Не допытывайся. Бог милостив к нам. Будем же счастливы!
– Прости, мама.
Пластинка кончилась и вертелась, шипя.
– Ты устал, сынок. – Отец указал мундштуком трубки. – Твоя спальня ждет тебя, и старая кровать с латунными шарами – все как было.
– Но мне надо собрать моих людей.
– Зачем?
– Зачем? Гм… не знаю. Пожалуй, и впрямь незачем. Конечно, незачем. Они ужинают либо уже спят. Пусть выспятся, отдых им не повредит.
– Доброй ночи, сынок. – Мама поцеловала его в щеку. – Как славно, что ты дома опять!
– Да, дома хорошо…
Покинув мир сигарного дыма, духов, книг, мягкого света, он поднялся по лестнице и все говорил, говорил с Эдвардом. Эдвард толкнул дверь, и Джон Блэк увидел свою желтую латунную кровать, знакомые вымпелы колледжа и сильно потертую енотовую шубу, которую погладил с затаенной нежностью.
– Слишком много сразу, – промолвил капитан. – Я обессилел от усталости. Столько событий в один день! Как будто меня двое суток держали под ливнем без зонта и без плаща. Я насквозь, до костей, пропитан впечатлениями…
Широкими взмахами рук Эдвард расстелил большие белоснежные простыни и взбил подушки. Потом растворил окно, впуская в комнату ночное благоухание жасмина. Светила луна, издали доносились звуки танцевальной музыки и тихих голосов.