– Возможно, потому, что они сразу оцепили район, и понимают, что мы где-то здесь.
– Рано или поздно, они обнаружат это место.
– И я убью столько из них, сколько смогу, - спокойно проговорил Керк, - уже всё равно.
Магда потрясла пластиковый бутылёк.
– Жидкости для линз осталось всего ничего… Ну и ладно. Кому тут какое дело уже, какие у меня глаза… Хотя линзы жалко, если высохнут.
– Если б Тамаре стало лучше… Может быть, можно б было попытаться прорваться.
– Они как стервятники, чующие скорую смерть. Они ждут. Ждут, когда у нас кончатся еда и вода, когда мы вынуждены будем выйти…
– Чёрта с два. Они стреляли на поражение. Они стреляли в четырнадцатилетнюю девочку. Ради чего выходить? Ради быстрой смерти вместо медленной?
– Думаю всё же, они хотели бы взять нас живыми. Как бы люди ни боялись мутантов, а использовать их в своих целях - соблазнительно. Уже хотя бы из этих соображений сдохну здесь, - Магда показала фак неровному проёму выхода.
– Дядя любил пугать Тамару, что её заберут в лабораторию и будут ставить опыты… Когда становится совсем тяжело, я просто напоминаю себе о варианте куда хуже.
– Тогда, слушая в новостях, кто там сям пропал без вести, я думала - сколько из них мутанты, сколько из них потом найдут мёртвыми, а сколько вот так же в бегах, как мы. А теперь думала бы - сколько из них в их руках…
– Уже несколько дней я думаю, - Куго покручивал на пальце зажигалку-пистолет, - это вообще когда-нибудь прекратится? Ну, когда-нибудь исчезнет из людей эта интересная манера - пытаться как-нибудь поиметь ближнего своего? Ну, смотреть на человека и видеть ресурс? Когда-то мои предки приехали в эти края в цепях. Эти времена прошли, но в наши времена ублюдки покупают у других ублюдков право надругаться над спящей девочкой, а другие ублюдки покупают у ещё одного ублюдка обманом завлечённых в горы ребятишек, чтобы перековать их жизни в алмазы… А есть ещё и третьи ублюдки, которые хотят превратить мутантов в оружие для защиты себя любимых от конкурирующих ублюдков… Похоже, в этом мире меняются детали, принцип остаётся прежним.
– Правда и справедливость ничего не решают, - вспомнила Мина собственные слова, сказанные ещё в ночь побега, - решает сила…
– Керк, ты играешь с матрёшкой?
– Да, - парень сжал в кулаке пятую матрёшку, - знаешь, так глупо… Тут в бездействии столько всяких глупостей в голову лезет. Сейчас мне подумалось, что вся проблема в том, что эта, последняя, матрёшка не раскрывается. Что в ней должен скрываться ключ к нашему спасению, какая-то сила, которая нам поможет. И может быть, если б я разрушил эту матрёшку, я бы высвободил эту силу… Но я не могу её разрушить, она слишком красивая.
Тамара засмеялась - смех был больше похож на неловкое фырканье.
– В ней ничего нет. Это просто раскрашенное дерево, Керк. Но ты сейчас открыл ещё один символ. Мы обнаруживаем наши силы, когда жизнь разрушает нас. Разрушает всё привычное, любимое…
– А ещё мне подумалось - жаль, что мы не матрёшки. Я спрятал бы тебя в себе, а меня спрятала бы Санни, а Санни - Куго…
– Да ведь ты выше и Санни, и Куго.
– А Куго - Магда, а Магду - Мина… А Мина сама говорит, что она самая неприметная. Хотя и Куго так говорит. Можно наоборот, чтоб Санни спрятала Мина, а Магду потом Куго… Одному проще проскользнуть через оцепление, чем шестерым… Да, нас больше, чем этих матрёшек. Их всегда пять, или бывает и больше? Куго смог бы изобразить, что он не матрёшка. Что он всё ещё дерево. Дерево, незаметно так бредущее по лесу…
– Ой, не смеши меня, Керк.
– Смех, говорят, возвращает здоровье.
Губы Тамары были синими. Она так похудела, хотя она и раньше была худой… Она так мало ест…
– А помнишь… ещё одно, про что мы говорили? Я тут, когда засыпала, думала - какая она, та самая подходящая тебе мутантка… Твоя мутантская половинка.
– Думаю, она сильная, здоровая, полностью поправившаяся после пулевого ранения. Завтра я открою глаза и увижу её.
– Всё это чушь, Керк. И матрёшки, и половинки… И даже бог, наверное, тоже чушь, потому что он всё так же нас не слышит. Хотя наверное, зря я так говорю. Я просила о том, чтоб мне жить, а надо было просить о том, чтоб жил ты.
– Тамара, прекрати.
– Да, теперь мне кажется, что он слышит, и он поможет. Он спасёт тебя, Керк, ему нужно просто немного времени…
– Я не хочу видеть бога, который хочет спасти меня и не хочет - тебя. Пусть не попадается мне на глаза.
– Керк, мне тоже обидно, что всё выходит так. Но мне хочется верить, что мы обязательно встретимся ещё. Конечно, это очень печально, что для тебя пройдёт целая жизнь, а для меня - словно один день, ведь там нет времени… Зато тебе будет, что мне рассказать. И тогда всё уже, вся боль и несправедливость в прошлом будут не важны…
– О чём ты думаешь?
Куго повернулся.
– О маме. Странно, да?
– Ничего подобного, - Магда в очередной раз повертела в руках бутылку и всё-таки отставила прочь - воду надо экономить, до следующей вылазки ещё далеко, - я тоже думаю нередко. Это естественно.
Парень покачал головой.
– Уходя навсегда, надо именно уходить. Не оглядываться и не жалеть.
– Ну, это легко сказать, но сложновато сделать. Тем более сейчас, вынужденное бездействие хоть как вызывает множество панических мыслей. Нет, вернуться мне, конечно, не хочется, даже если б это было возможно сейчас. А если рехнусь настолько - умоляю, удавите меня. Но регулярно думаю - что сейчас делает мама, что делала бы я, если б была дома…
– Зависит от того, кто нашёл справку. Если отец - я почти уверен, он никому не сказал. Чтоб мать не волновать. Он лучше один будет этим мучиться. Хотя узнать-то в конечном итоге не проблема… Он же в церковь побежит первым делом. Он один, кажется, верит, что наш пастор всегда неукоснительно соблюдает тайну исповеди. Если бабка - та сразу разблажилась, тут можно не сомневаться. Ну, если Вилли - тоже сразу все узнали, Вилли не того склада человек, чтоб обеспокоиться, какая семью накроет истерика. Ну, с девчонок спрос какой, они мелкие…
– А если сама мать?
– Об этом страшнее всего думать. Я боюсь, что она просто умерла на месте. После Вилли и Джея я был таким утешением - мне уже 16, а я ещё ничего не натворил… Ну, а если не умерла, то молится и плачет, спрашивая, чем она так нагрешила. К чёрту, в семье и раньше всё спокойно не было, спасибо братцам и бабке. На самом деле, я потому и сбежал вот так, что трус, и совершенно не хотел видеть, что будет со всеми, когда узнают… Теперь тоже сижу думаю, за какие грехи им такое наказание. Главное, братья оба нормальные, Бесси точно тоже, Лу результатов не узнал, но думаю, и она нормальная, хватит с семьи одного подарочка.
– Куго, как бы вот из тебя эти мысли вышибить?
– Никак, если выберемся отсюда - сами отпадут. Если б я собирался теперь из-за этого убиться - проще б было сделать это дома. Только вот это ничего бы не изменило. Мать всё так же плакала бы, отец так же молчал бы и смотрел в одну точку, бабка голосила про грехи и проклятья… Я их знаю, репертуар с годами не менялся. Смерть не отменяет того, что ты жил, только тебя избавляет от наблюдения этого всего. Я совершенно не хочу умирать. Не знаю, как вы, а я не хочу. Я в деда, наверное, он за жизнь до последнего цеплялся, хотя лежачий уже был. Говорил, пока правнука не увидит, на тот свет не собирается. Ну, с этим, правда, не свезло - Тесс Вилли бросила и аборт сделала. Я хочу прожить минимум столько же, сколько он. Только, конечно, столько жён и любовниц мне не надо, мне одной бабы на жизнь хватит. А детей хочу… десять. Но чтоб жить не так, как мои всегда жили. Купим дом у реки или озера, научу пацанов рыбачить. Вообще буду в строгости воспитывать, чтоб без вот этого вот всего. Моя женщина ни из-за кого плакать не будет. И девчонок научу драться. Чтоб у них в школе шантрапа даже выражения такого не знала - «слабый пол»…
– Надеюсь, у меня будут только сыновья, - пробормотал Керк.
– А чего так?
Пирокинетик оторвался от прилежного обжигания сыпящегося края Тамариного шарфика.