Было, конечно, интересно, высоко ли тут, но Мина не решилась заглядывать за край. Она слушала, как гудит внизу море, облизывая камень пенными бешеными языками, и смотрела на кружащих в лазури чаек. Всё это было так неодолимо красиво, что глазам было больно, как от света после полумрака. И думала, как хорошо, что на месте позитивного балагура Джимми, сейчас как раз рассказывающего, как они с Саймоном чинили расклёванный зловредной чайкой датчик («Вот чего он ей дался, а?») с нею рядом не стоит другой мутант. От которого вообще не надо бы было никаких слов. И без того это было бы невыносимо - как трудно дышать, когда ветер в лицо, такой восхитительный солёный ветер, и сердцу трудно биться над краем пропасти. Пусть так - только шум волн, лазурь и чайки. И никаких мыслей о том, что дальше - хотя бы вот эти пять минут…
– Э…
Трясти головой Мина, конечно, не стала, но пальцами к затейливой гравировке осторожно прикоснулась, хотя сомневаться в её реальности причин вроде бы не было. Равно как и в том, что это тот же самый, её шкаф. Вязь, изображающая ветви дерева, оплетала его от основания до верха, кое-где на ветвях сидели мелкие птички. Вершину шкафа украшал декоративный элемент в виде объёмной ветки - словно дерево проросло сквозь него - с сидящим на ней соколом.
– Ну, видимо, Эрик всё же понял, что шкаф в комнате молодой девушки не должен быть похож на дешёвый сейф.
– Мистик! Ну зачем? Меня и так всё устраивало. Нет, это великолепно… слишком великолепно, - Мина открыла дверцу и растерянно уставилась в своё отражение в обнаруженном там зеркале, цепко схваченном такими же фигурными ветвями.
Отражение подошедшей сзади Мистик коротко хохотнуло.
– Ты вроде бы говорила, твои родители тебя любили, души в тебе не чаяли. Выходит, ты их просто выгораживаешь, а на самом деле они держали тебя в чулане и покупали тебе одежду за хорошее поведение? Ну не знаю, может, тебя успокоит, что у твоих друзей тоже… ну, не то же самое, у Санни куст и бабочки, а у Керка камень и леопард… И это не для того, чтоб подкупить вас и заставить чувствовать себя обязанными за этот аванс, просто ему нравится работать с металлом. И оставаться здесь стоит только в том случае, если вам нравится делать то, что вы можете делать… Короче, уясни себе - иногда что-то сделать для другого человека тупо несложно, и почему б это не сделать, даже если это не несёт абсолютно никакой выгоды. Собственно, я, между прочим, не просто так пришла. Притащила тебе всё-таки проигрыватель, - она кивнула в сторону стола, - ненадолго, конечно, да и может, тебе и не покатит. Тут несколько дисков, но ты, наверное, всё это уже видела в подобающем возрасте и ситуации.
Мина шагнула к столу, бережно взяла верхние три диска.
– Да нет, кстати, не видела. Ну, вот это видела, а остальное… Понимаешь, моя мама считала, что не следует допускать в детстве ребёнка слишком много телевизора и тем более компьютера, лучше делать упор на чтение, развивающие игры, прогулки в парке… Что садят детей перед экраном плохие родители, а хорошие всегда находят время на ребёнка и получают от этого радость.
Мистик села на кровать, сложив ногу на ногу.
– Может, она в чём-то и права. Нашим родителям на нас было в целом плевать. Это, впрочем, не трагедия, мы с братом прекрасно развлекали себя и сами. Мы, к счастью, прекрасно были способны позаботиться и о себе, и друг о друге.
Мина оторвалась от чтения аннотаций диснеевского сборника.
– С братом? Он был старше или младше? Извини, просто довольно необычно слышать, что у кого-то взаимоотношения с братом или сестрой отличались от состояния перманентной войны. В моей жизни моего брата не существовало, и я даже не могу предполагать, как складывались бы наши отношения, если б он был жив, потому что тогда, скорее всего, не было бы меня - я слабо представляю свою мать, изливающую свою любовь и внимание на более чем одного ребёнка.
– Ровесник. Да, я смотрю, интересные субъекты были твои родители…
– Вы были близнецами? - глаза Мины становились всё больше. Ну, на попытках представить себе брата Мистик, вообще хоть что-то, касающееся детства Мистик, мозг безнадёжно ломался.
– Ну, для всех да. То есть, вообще-то брат был приёмный. Точнее, приёмной была я. Но об этом только мы с ним и знали.
– Э… Но… как? - нет, определённо, вникнуть в написанное сейчас нечего даже и пытаться.
– Скажем так, настоящий дар убеждения. Убедил семейного адвоката оформить все документы, убедил родителей, что у них всегда было двое детей… Сложнее было с учителями и некоторыми друзьями семьи…
– Гипноз? Нет, я, конечно, всякое читала о гипнозе, но… родителей?!
– Это, кажется, было самой простой частью задачи. На самом деле, не так сложно внушить человеку что-то относительно того, что не является для него важным и приоритетным. Даже вполне в обычной жизни люди бывают склонны не доверять своей памяти и редактировать свои воспоминания - забывать то, что не хотят помнить, доверять больше тем, относительно совместно прожитых событий, кто говорит с большей убеждённостью… Я об этом, кстати, курсовик писала, о том, как искажаются показания свидетелей под влиянием чужих показаний и даже некорректно сформулированных вопросов. Недавно его находила, между прочим, в смысле, дискету, могу дать почитать, если сообразим комп, читающий дискеты, и если она ещё не подохла…
– Да, но… Как мать может забыть, какого ребёнка она рожала, какого нет?
– Может быть, твоя мать и не забыла бы. Хотя я не была бы в этом так уверена. То, что говорят о материнском инстинкте, материнском сердце, которое якобы всё чует - чаще всего лажа. Для большинства женщин важно их материнство, а не дети как таковые, и они заподозрят, что вместо их ребёнка вернулся кто-то другой с его лицом, только если он начнёт путать двери и назовёт собаку не тем именем. И то спишут это на переутомление или удар головой. И дело даже не только в том, что мозг отвергает то, чему нет рациональных объяснений. У каждого человека есть какая-нибудь такая тема, такой крючочек, где он сам обмануться рад и даже поможет обманывающему. Гипнотизировать может быть сложно тогда, когда человек сопротивляется, защищает свою память. Но рискну предположить, если вашим родителям сейчас дать хороших детей, которые будут вести себя именно так, как им нужно (не обязательно беспроблемно, некоторым родителям трудные дети необходимы, чтобы глубже восторгаться собственным родительским подвигом) - они с радостью уцепятся за возможность уверить себя, что тех неприятных моментов, испытанных ими в связи с вашим побегом и его причиной, просто не было. Что вас не было.
– Не спишь? Да, согласен, это выглядит уже дебильно. Словно я решил каждый вечер ходить проверять, тут ли ты, всё ли с тобой хорошо.
– Дебил перед дебилом не стесняется, Керк. Я второй вечер давлю в себе побуждение пойти к тебе или к Санни, потому что не хочу навязываться, а завтра второе утро буду себя корить, что не пошла.
Керк сел на стул, посмотрел долгим задумчивым взглядом на справку в руках Мины - он, похоже, понял, что это не её справка.
– Может, нам всё же собраться в одной комнате? Шучу, конечно. Как-то это дико будет выглядеть. Хотя не всё ли равно, как это выглядит… Мы теперь какие-то сиамские близнецы, связанные неразрывно. От этого страшно. А потом страшно - вдруг это чувствую я один… Санни очень скрытная. Хотя за годы я, мне кажется, научился понимать, о чём она думает. Ты достойное третье звено уже в силу того, что не говоришь, что мы всё-таки любим друг друга.
– Вы говорили о…
– О том, оставаться или уходить? Пока нет. Тоже страшно… Страшно, вдруг наши решения будут разными. Мы ж не всегда на всё смотрим одинаково… Далеко не всегда.
– А у тебя какое-то решение уже есть? Ну, если не думать о том, что скажет Санни, если за самого себя?
Керк покачал головой.
– Уже невозможно никакое «за самого себя». У меня ничего не осталось, кроме вас. Моё решение упирается в вас.
– Не надо так…