– И ты… доверяешь им?
– У меня с доверием вообще не очень хорошо. Но на моём скромном уровне… почему нет-то? Кажется, за эти три дня они…
– Есть хорошее выражение, Санни - не путай туризм с эмиграцией.
Подруга, по-видимому, закончила наводить порядок в шкафу и села рядом на кровать.
– Есть и ещё хорошее выражение, Мина - от добра добра не ищут. Мы живы, сыты-одеты, у нас есть… по крайней мере надежда на некую константу. Знаешь, я могу воздействовать на чужую нервную систему, но не на свою. В первую ночь я просыпалась раз десять, хотя была вымотанной и разбитой настолько, что это было просто немыслимо, не отрубиться на… на месяц, в компенсацию этого безумия. Но я просыпалась, подскакивала, потому что мне чудились какие-то шорохи… или наоборот, пугала тишина. Мне было физически невыносимо без вашей возни и сопения рядом. А воспалённое сознание, жаждущее сна, рисовало мне почти явственно, что вот сейчас, в ту минуту, когда я успокоюсь и потеряю бдительность, полосу света под дверью закроют очертания ботинок… Я даже хотела попросить приварить на неё шпингалет.
– Но не попросила?
– Ну, я просто вспомнила, что он в любом случае будет из металла… и как-то успокоилась, знаешь ли.
– Успокоилась? Ты боишься его, и ты успокоилась?
– Ну, я не знаю, можно ли это назвать - боюсь… Хотя наверное, человека, перед которым ходит на цыпочках Джаггернаут, надо бояться, да, ты права.
– Это должно повергать в ужас.
Санни хмыкнула.
– Ну, тут всё просто. Джаггернаут тебе не говорил? Ему в подростковом возрасте или в ранней юности делали операцию на сердце… Да, он был очень слабым и больным ребёнком, представь себе. В общем, поскольку семья у него была отнюдь не богатой, и операция была очень… бюджетной. Там не полимер какой-нибудь или синтетическая ткань, там какая-то штука из металла. Если её повредить - сама понимаешь, мгновенная смерть.
– Да, это повергает в ужас.
– Ну, не спеши Джаггернаута жалеть, его всё устраивает. У него вообще очень своеобразная философия… Знаешь, как утомляет, когда ты сильнее большинства окружающих? Хочется некоего разнообразия и остроты ощущений. Не пытайся это понять, ты не сможешь. Я примерно понимаю, потому что много лет общаюсь с Керком… Это сейчас он кажется невероятно милым парнем, было время, когда от его закидонов вешались все, кроме меня. Он как нитроглицерин, был готов рвануть в любой момент… В сочетании с пирокинезом это было особенно волшебно. А мне нормально…
Мина грустно улыбнулась, думая о том, что раньше её, быть может, удивило б такое сочетание вспыльчивости и мягкости в одном человеке, заботливого влюблённого и друга - и безжалостного убийцы, но сейчас ей совершенно не казалось это странным. В самом деле, таков огонь. Он может убивать и калечить, он может дарить тепло и прогонять мрак. Возможно, конечно, он не был бы таким, не встреться на его пути Санни - такая спокойная и принимающая. При чём принимающая не так, как можно б было ожидать от большинства девчонок, не принятием неверия в то, что он способен на что-то дурное - она принимала обе стороны его натуры, страшное её не пугало.
– Вероятно, ты и научила его держать себя в руках.
– Не вероятно, а точно. Но само чувство, когда находишься рядом с человеком, который может тебя убить, по собственному выбору - я помню. Это, конечно, сложно сравнивать, они совершенно разные… Но наверное, мне в том числе потому так легко общаться с Джаггернаутом - некий облегченный вариант мне знаком давно и вполне нравится… Да, он называет меня Медузой. Пока только в разговорах со мной, но думаю, постепенно привыкнут все. Даже я сама. Сейчас ведь даже дико подумать, что на самом деле его зовут Кейн. Кейн! Не, ну их к чёрту, человеческие имена…
Мина опрокинулась на кровать с хохотом.
– Эрик…
– Что? - Санни посмотрела на подругу с редкой для неё степенью удивления.
– Вот именно, что. Что за имя… Вспомнилось, как Магда рассказывала про своего одноклассника, его звали Амброз. Представляешь - Амброз!
– Ну, редкое имя…
Мина повернулась, опершись на локоть, стянула со стола ещё одну фенечку Санни, принявшись выкладывать из неё на одеяле цифры.
– Стариковское. Не представляю себе парня с именем Амброз, Абрахам или Бартоломью, по-моему, так могут звать только сморщенного старца с патриархальной бородищей… Амброзы должны рождаться старыми. А вот Эрик - это наоборот… это несерьёзно. Эрики не должны стареть.
Подруга пожала плечами, пробормотав что-то на тему, что несерьёзность имени лично на её взгляд вполне сочетается с пафосностью образа.
– Знаешь, старая Санни - это тоже, если разобраться, какой-то абсурд. Если только - выжившая из ума, Санни - божий одуванчик, в устах сиделки из дома престарелых это ещё вполне звучит…
– Ты будешь бабушкой Сандрой. Ну или тётей Сандрой. И точно не выжившей из ума. И внуки будут тебя бояться.
– Керк - тоже как-то не фонтан… Лет до 30 ещё терпимо, а дальше - ну как-то не внушительно. Зато вот Вильгельмина Энн - имя на все возраста.
– Санни, ты серьёзно веришь, что мы постареем?
– Не знаю. Если разобраться, у обычных людей тоже не очень много шансов дожить до преклонных лет. Не грабитель зарежет, так машина собьёт, не рак, так пневмония… Но доживают же.
Включив свет, она вздрогнула - на кровати сидел Керк.
– О господи, извини… Не ожидала. Хотя должна была, обряд же…
– Что?
– Ну, ежевечерний обряд проверки, жива ли я и всё ли у меня хорошо. Я задержалась у Санни, хотела зайти к тебе… Что-то случилось? У тебя такое лицо… Хотя у меня не лучше, думаю. Надо было завести песочные часы, и смотреть, как последние песчинки падают…
Керк покачал головой, нервно переплетая пальцы рук.
– О чём вы говорили с Санни?
– Думаю, ты понимаешь. О том, что заканчиваются третьи сутки и я трусливая нерешительная размазня. Сейчас ты уйдёшь, а я буду смотреть на справку Магды и думать о том, что она бы никогда не вляпалась так, как я. Она не портила бы вам жизнь…
– Зачем ты так говоришь? Мы твои друзья, и вообще - нам виднее, портишь ты нам её или нет. Впрочем, если хочешь услышать, что ничерта не портишь - мне не сложно сказать это ещё пару раз.
Мина села рядом на кровать, не глядя в лицо другу.
– Потому что я слабое звено, Керк. Потому что я вообще слабая. Надо было спросить у Алекса, как называется это состояние, он врач, он должен знать…
– Какое состояние?
– Ну, знаешь… Когда есть два противоположных решения, противоположных действия, и они выглядят одинаково необходимыми и невозможными, и сделать выбор нужно, и никак не сделаешь, и чем больше ты теряешь времени, чем больше колеблешься и мечешься, тем глубже загоняешь себя в тоску и панику. Я не могу уйти, я не могу остаться, я не могу расстаться с вами, я не могу подчинять вашу жизнь моим проблемам, и даже требовать от вас, чтоб вы решили за меня, я не могу… И выхода нет, и чем дальше я затягиваю, тем хуже. Да, если бы с вами была Магда, не было бы так. Она всегда находила выход. Она была сильной.
Рука Керка легла на её руку.
– И она мертва, Мина. И всей своей тоской и болью ты её не воскресишь. Ты можешь только подумать о том, чтоб её смерть не была напрасной.
Мина вздрогнула.
– Ты считаешь, я не думаю? Только смерть - это не то, что можно чем-то возместить. Да, ты будешь прав, если скажешь, что я не должна так убиваться из-за подруги, пусть и самой близкой, самого родного после родителей человека, а если разобраться, то и роднее. Это правда, надо жить дальше. Ты потерял Тамару, но живёшь - ради нас, и хотя меня это ранит, я в то же время рада этому, хотя и не посмею сказать, что когда-нибудь твоя боль утихнет и ты полюбишь снова. Ну, я и не рассматриваю вариант суицида. Хотя, наверное, возвращение во внешний мир это некий отсроченный вариант суицида… Но это уже не отменит этой чудовищной ошибки, что выжила я, а не Магда, Куго или Тамара. И жить с этим не только мне, но и вам.