Наташа вошла в комнату к Нине, женщина всё также продолжала строчить непонятные буквы или знаки, сливающиеся в один бесконечный текст. Нина подняла на санитарку свой пронзительный взор и неожиданно, впервые за всё это время, улыбнулась. Улыбка совершенно преобразила её лицо. Глаза сверкнули, будто в них зажёгся голубой чистый цвет, обнажились маленькие белые блестящие зубки, на щеках заиграли ямочки, а кожа слегка порозовела, утратив страшный синеватый оттенок. Наташе ничего не оставалась, как улыбнуться женщине в ответ. Больная женщина протянула санитарке исписанный листок. Наташа посмотрела чисто автоматически, она уже не раз безуспешно пыталась разобрать Нинины каракули.
Наташа вздрогнула, листок выпал из её рук. Потому что там, на бумаге, среди непонятных, но уже привычных знаков, прямо посередине листа явно выделялось предложение, написанное красивым, аккуратным почерком.
Наташа вышла из комнаты, дошла до комнаты отдыха персонала, достала из своей сумочки мобильный телефон и позвонила своей тёте, она согласилась на нелепое предложение сыграть кузину неизвестного ей мужчины с иностранным именем Олив. Таким образом, санитарка дома-интерната для престарелых и инвалидов слово в слово исполнила написанное Ниной.
Медсестра, вошедшая в палату Нины Артемьевой, подняла с пола листок и медленно, словно декламируя стих, прочитала: «Наташа вышла из комнаты, дошла до комнаты отдыха персонала, достала из своей сумочки мобильный телефон и позвонила своей тёте, она согласилась на нелепое предложение сыграть кузину неизвестного ей мужчины с иностранным именем Олив.» Медсестра порадовалась: наступил прогресс.
Глава 19
Олив застонал, голова болела нещадно, словно там, внутри неё, кто-то неведомый втыкал иголки в кору головного мозга с явным злорадством и особой жестокостью.
Мужчина плохо помнил, что произошло после того момента, когда он, содрогаясь в мучительных спазмах, так отвратительно извергал из себя содержимое желудка. Но зато он хорошо помнил, что произошло до того. Он пытался рассказать Кате правду во всей её неприглядной красе. Хорошо, что не успел. «Слава Богу, не успел!» – шепнул голос в ухо. Оливу ничего не оставалась, как согласиться, поэтому он нехотя кивнул, как будто голос мог заметить это его короткое движение.
Олив огляделся вокруг себя и тяжело вздохнул. Муниципальная больница. Этим сказано всё. Палата на пять человек, он один из пяти. Такой выдающийся, умный, всезнающий, ни на кого непохожий, богатый и знаменитый в определённых кругах – один из пяти в муниципальной больнице на казённых простынях в казённой же пижаме.
К тому же, ко всем остальным больным пришли посетители, принесли ненавистные Оливу кислые зелёные яблоки, которые сейчас он поел бы с превеликим удовольствием. Но к Оливу никто не пришёл, только презираемый им голос в ухе напевно шептал успокаивающие слова. Вдруг зазвонил мобильный телефон – его мобильный телефон, не казённый, а самый что ни на есть родной, любимый, желанный, потому что дорогой. Его «мать» торопилась сообщить прекрасную новость: Наташа согласилась помочь. Олив закрыл глаза, вдохнул, выдохнул, открыл глаза. Ещё не всё потеряно, и головная боль куда-то ушла, будто тому неведомому втыкающему иголки в Олива внутри черепной коробки кто-то гуманный легко и просто оборвал руки.
***
Наташа мучилась. Все выходные дни она не находила себе места. Откуда Нина узнала про тётино предложение? Что вообще творится в голове этой, теперь Наташа это точно поняла, явно безумной больной молодой женщины? Наташа несколько раз порывалась приехать на работу и взглянуть в эти странные, пугающие её глаза. Но смысл? Нина не разговаривает. Наташа даже не была толком уверена в том, что женщина понимает её слова. Хотя врач говорила, что да, безусловно, понимает, и её рассудок вовсе не повреждён.
В ночь перед рабочим днём Наташа не могла заснуть, ворочаясь, дрожа, трепеща под пуховым одеялом. К утру у неё всё-таки поднялась температура, но девушка заставила себя поехать на работу, она чувствовала, что ей жизненно необходимо увидеть Нину.
Переодевшись в униформу, Наташа практически вбежала в комнату… Нинина кровать была пуста.
– А где? Где? – пролепетала девушка, обращаясь к соседке Нины по комнате, милой старушке Варваре Алексеевне.