Михаил упрямо сжал губы. Нет, он не поддастся на эту наглую оливовскую провокацию. Да как он, Олив, вообще смеет так говорить! Да как он, Михаил, может вообще такое слушать.
Олив ушёл. А Михаил ещё долго смотрел ему вслед и думал о том, что никогда раньше Олив не позволил бы себе подобных слов в присутствии ближайшего соратника Первого. Значит в нём, в Михаиле, появилось что-то такое, что предоставило Оливу право так с ним разговаривать. И уж если Олив в нём разглядел это отступничество, то Первому и глядеть не надо, он и с закрытыми глазами всё поймёт. И Михаил заплакал. Он плакал от жалости к себе, такому, каким он был раньше и каким уже никогда не сможет стать вновь, он плакал от жалости к Первому, который, как оказалось, не может быть уверен даже в своих ближних, он плакал от жалости к Оксане, той, которая не существовала на самом деле, он плакал от жалости к той, другой Оксане, которая была достойна его жалости и которую он жалел меньше всего. И слёзы его капали на землю тёплым весенним дождём.
***
Михаил всё больше и больше погружался в себя. Конечно, он продолжал усердно трудиться наравне со всеми, ни разу, ни одного дня он не позволил себе увильнуть от своей, в общем-то, любимой работы. А Первый как будто и не замечал того, что происходило с Мишей, напрасно тот беспокоился и переживал. И эта, как казалась Михаилу, невнимательность, граничащая с безразличием, порождала ещё большие сомнения в его метущейся душе. Он всегда и во всём верил Первому. А, собственно, почему? С чего он взял, что Первый всегда прав? Кто, собственно, сказал ему об этом? Ведь он тоже может ошибиться, как и все. Но ведь Первый не все, на то он и Первый. Или может?.. Только глупец не знает сомнений, а Первый отнюдь не глупец. Он сомневался, сомневался и … сделал неправильный выбор. Пусть такого раньше никогда не случалось, а вот теперь взяло и случилось. Первый ошибся. И он, Михаил, обязан указать ему на эту оплошность, пока Другой своими силами не начал стараться исправить её.
***
С весной Оксана будто ожила. Мир хоть и не заиграл всеми красками, но быть для неё чёрно-серым определённо перестал. Она всё помнила, и всё понимала. Магазин, её магазин, дарил радость. Она входила в его двери словно во врата Рая, хотя в Рай уже больше не верила. Книги были для неё не просто товаром, не способом наживы и обогащения, не работой, не листками бумаги, зажатыми в тиски картона, книги были её дыханием. Она пахла книгами. С любовью она дотрагивалась до романов и стихов, касаясь их бережливо и нежно-нежно. И только одной книге не находилось места в её магазине.
– У вас есть Булгаков? – спросил покупатель. Оксана привычно вздрогнула, но заставила себя улыбнуться.
– Да, – она указала на полку с книгами.
Покупатель уставился на полки. Оксана уставилась на него. Её щека слегка дёргалась. Она ждала, отдавая себе отчёт в том, что ждёт того, кто больше сюда никак прийти не может. Нечего ему больше здесь делать.
– Почему же нечего, – повернулся к ней лицом покупатель.
– Олив, – прошептала Оксана и невольно перекрестилась. Она не отдавала себе отчёта в том, почему вдруг решила осенить себя этим знамением, но тем не менее она это сделала. И тут же застыдилась. Она, нет, не обижена, нельзя назвать её состояние таким неумным словом. Просто она больше не принадлежит к тем, кто доверяет. Слишком уж несправедливо с ней обошлись. С ней. С папой. С другой Оксаной.
Покупатель удивлённо на неё посмотрел:
– Вы меня что ли испугались?
Оксана поняла, что ошиблась. Приняла нежелаемое за действительное.
– Это я так, о своём, померещилось, – залепетала она.
Покупатель кивнул, потому что продавец была хорошенькая, а хорошеньким многое прощается в этой жизни.
– Выбрали что-то? – спросила она. Уж лучше заговорить его Булгаковым, отвлечь от своей странной персоны.
– Да, я собственно, давно выбрал, – покупатель протянул руку и снял с полки «Театральный роман». – А что вы делаете сегодня вечером? Может, сходим куда-нибудь вместе?
Оксана замерла. Никуда она с ним не пойдёт. А вдруг он тоже кем-то послан? А вдруг он, вообще, не существует и является плодом её разыгравшегося воображения. Она отрицательно закрутила головой. Но неугомонного покупателя это не остановило:
– Вы что замужем? – недоверчиво спросил он. Как будто Оксана априори не могла быть замужем.