Конечно, Оксана согласилась, она бы и бесплатно согласилась, не надо ей никаких денег, лишь бы героев своих увидеть, оживших. Это ли не чудо, которого она так ждала? Это ли не ответ самой жизни на её вопрос, заслуживает ли она счастья? Она не должна страдать, говорила себе Оксана. Разве оттого, что она страдает, её папа вернётся к ней живым и здоровым? Нет, не вернётся. Никогда уже больше она не возьмёт в свою руку его, тёплую и живую. И зачем в её голову Олив насильно совал самые неприятные моменты из их с папой жизни? Папа плохой? Разве папа может быть плохим, если он папа? Не будет она их помнить. Она будет помнить только хорошее, и она справится. Этим хорошим она и справится.
А как же Оксана? Когда-то у неё была Оксана, та, другая, сильная, смелая, боевая. Нет, и Оксаны у неё никогда не было. Это она сама была Оксаной. Все Оксанины черты есть в ней самой. Это она такая решительная, настойчивая и упрямая. Она добьётся всего, что хочет. Та, другая, научила её этому. Теперь она будет жить своей жизнью, жизнью, ранимой и хрупкой женщины, которая в тяжёлые дни – а они ещё будут, куда же без них – вытащит себя за волосы, подобно барону Мюнхгаузену, из самого топкого болота.
Глава 33
Дни шли вперёд за днями. Нагло, упрямо, настырно. Первый молчал и делал вид, что ничего не случилось. А, может быть, для него и правда ничего не случилось. Что для Первого какой-то там Михаил и его страдания? У него этих Михаилов полно, не страдающих, а весёлых и благодарных. Михаил думал и стыдился, а потом всё равно снова думал, и снова стыдился, и снова думал, он уже не мог об этом не думать. Он сознавал, что этим самым отодвигает себя от Первого и всех остальных, тех, которые любят Первого и которых любит он.
А ещё этот Олив приходил чуть ли не каждый день и подначивал, точил, словно вода камень. Михаил, и без того нервный, нервничал всё сильнее и сильнее. И наконец настал тот день, когда Миша понял, что он уже не в силах сдерживать себя. Либо он согласиться с Оливом, либо сойдёт с ума. Выход один. Уйти, убежать, унестись. И Миша пошёл к Первому.
– Отпусти меня, а? – жалостливо прошептал он. – Не могу я здесь, истомился весь.
– Куда ты пойдёшь? – строго сдвинул брови Первый. – Разве тебе есть куда пойти?
– В больницу снова пойду. Работать буду, как все люди.
– Работать. Болеть. Умирать.
– Жить.
– А сможешь?
– Всё лучше, чем…
– Чем что?
– Ничего. Отпусти, пожалуйста.
– Иди. Я отпрошу тебя. Он никогда вам не отказывал. Выбор всегда за вами.
– А…
– Я помогу первое время. Конечно, я помогу.
– Благодарю тебя, Первый.
Первый вздохнул и махнул рукой, как-то обречённо.
И Михаил ушёл, навсегда покинул свой уютный дом, в котором обитал с момента своего появления на свет. Ушёл, чтобы не предать, чтобы не стать подлецом, чтобы видеть в отражениях вод себя, а не подонка.
***
И он снова оказался в знакомой больнице. Почему он выбрал этот город? От больных воспоминаний нужно бежать, как от чумы, от проказы, от лихорадки. Нет, Михаил, видимо, решил добить себя, подобно ему поступают и некоторые люди, когда слушают печальные, практически заупокойные, песни, находясь в унылом расположении духа, вместо того, чтобы плясать под весёлую музыку. Ведь доказано, что танцы помогают даже предотвратить болезнь Альцгеймера, а что уж о хандре-то говорить.
А Михаил и не стремился лечиться, пользуясь тем, что внешность у него в этот раз была другая – сам так захотел – он часто наведывался в знакомый магазин, перебирал книги и смотрел на Катю. Катя… он всё ещё её так называл. Ну, не мог он считать эту женщину Оксаной, ведь Оксана, его Оксана, была другой, шебутной, вспыльчивой, смешливой. Эта та Оксана должна была остаться… Нет. Он не поддался Оливу, нет, ни в коем случае. Он не хочет вернуть Оксану, то есть хочет, конечно, но не так. Он хочет, чтобы она была, и в тоже время не хочет, потому что понимает, что просто так, безо всяких условий она не вернётся, как раньше уже не будет, да и не нужно ему, чтобы, как раньше, ведь Оксана была не здорова, больна была Оксана. В общем, Михаил сам запутался и терзался от того, что запутался. Так близкие умершего человека, который долго и сильно болел, желают его возвращения, но уже не больным, и, конечно, не умершим. И когда они, страдая, просят небеса вернуть им человека обратно, кого они в самом деле хотят увидеть? Память то и дело подсовывает счастливые моменты. Эти моменты им нужны. Они хотят увидеть прошлое и остаться в нём, пусть даже переживать один и тот же день заново миллион раз, если в этом дне будет дорогой им человек, они согласны и на это. Сначала. А… потом?