***
– Всё хорошо, всё хорошо, – шептал Михаил, погружая ладонь в каштановые вьющиеся волосы.
Бледная слабая рука отталкивала его бархатную ладонь.
– Что хорошо? Что может быть хорошего в смерти?
– Ведь ты же веришь в Бога? Ты же веришь…
– Я? Я ни во что уже не верю. Папа умер. Я сошла с ума. Разве после этого можно во что-то верить? – она подняла на него глаза, полные боли. Боль лилась из них, текла по щекам, губам, подбородку, капала на наволочку и уходила куда-то в подушку. Вся подушка была пропита болью.
– Но ведь он есть, – выдавил из себя улыбку Михаил. – Если есть я, Олив, Первый… Первый обещал мне. Всё наладится. Первый тоже мудрый, не такой мудрый, как…
– В чём мудрость Бога и в чём мудрость твоего Первого? Нет никакой мудрости, если мне так плохо. Как… как мне жить дальше? Можно ли вообще дальше жить после… всего?
– Но ведь другие же… живут?
– А я не буду. Наказывайте меня все. Ты. Твой Первый. Твой Бог. А я не буду. Я не хочу этот мир. Мне не нужен твой Первый. Пусть больше не будет ничего. Пусть будет темнота… Пусть…будет…
И темнота наступила.
***
– Я не смог, прости, Первый, я подвёл тебя и любимого тобой. Она сломалась. Я не смог. Я… я не понимаю её… Она не верит…
– А ты бы поверил на её месте? – усомнился Первый. – Если бы не видел меня и пославшего меня?
– Конечно, – убеждённо закивал Михаил.
– Забери её неверие. Спаси её, ты ещё можешь это сделать.
– Как?
– Просто. Забери. Она поправится, её жизнь наладится и станет счастливой. А ты узнаешь, каково это верить, не зная. Верить слепо и безоговорочно. Просто верить.
– Я согласен.
– Быстро ты, – засмеялся Первый нерадостно.
– Я никогда в тебе не усомнюсь. Твоя мудрость безгранична, как безгранична мудрость любящего тебя, и меня, и Катю…
– Знаешь, многие на земле считают, что трудно быть Богом. Но ведь и человеком быть трудно. Не знаю, смог ли бы я поверить, если бы своими глазами не видел. А они… верят… Иди. Оксана поправится.
– Я не подведу тебя, вот увидишь, не подведу, – весело закричал Миша. И это был последний день, когда он чувствовал себя счастливым.
***
Они снова сидели на Оксаниной кухне. Оксана, Олив и Михаил.
– А ты-то как здесь? – устало спросил Олива Михаил. Ему было стыдно за то, что он расплакался, как девочка, абсолютно не подготовленная к самостоятельной жизни и внезапно, неожиданно для самой себя, оказавшаяся в большом городе.
– Так же, как и ты, – осклабился Олив. – Имею право.
– Да помолчите вы, – зло зашипела на них Катя. – Оба вы здесь нужны были больно.
Михаил улыбнулся. Как похоже на его Оксану она это произнесла.
– А мне-то теперь с вами что тут делать? Зачем явились? – насупила брови Оксана и вопросительно уставилась на Олива.
– Я за ним пришёл, – кивнул Олив на Михаила. – По-жа-лел.
– Пожалел? – не поверил Миша. – Да ну? Небо сейчас на землю рухнет. Пожалел. К тебе он пришёл, Оксана, к тебе. Ведь любит он тебя, хоть ни за что и не признается.
– Как любит? – опешила Оксана. – Разве он может кого-то любить?
– Некрасиво о присутствующих в третьем лице, – скорбно заметил Олив. – А если и люблю, что с того? Каждый сам в ответе за свои чувства.
– Но я не…
– Обманула, значит, – усмехнулся Олив. – Нельзя вам верить.
– Не обманула, не обманула, – горячо запротестовала Оксана. – Я была… сама не своя. Больна я была. И ты знал это. Я думала, что любила, каждый может ошибиться, я была искренна в своих заблуждениях.
– Знал, – грустно согласился Олив. – Но всё равно полюбил. Больную, убогую, странную… Я пойду…
– Куда? – удивился Михаил. – Тебе есть куда идти?
– А куда все идут. Рождаются, растут и идут. Вот и я пойду. Буду просыпаться по утрам, пить чай второпях, бежать на работу, на ходу придумывая причины, оправдывающие опоздания. Буду ждать выходных. Жить буду.
Оксана молчала, молчал и Михаил, растерянный вконец. Олив подождал чего-то маленько, а затем встал и ушёл.
– Мне, наверное, тоже пора…
– Зачем ты пришёл? – опускаясь на табуретку, спросила Оксана. – Зачем? Ведь ты говорил тогда, что приходил, чтобы помочь. И ты… помог… Я сейчас понимаю, что помог… И он тоже, как мог, – она кивнула в сторону двери, из которой минуту назад вышел бывший падший архангел Оливьер, некогда внушавший людям презрение к беднякам. Вышел, чтобы уже больше никогда не вернуться и не встретить на своём земном жизненном пути ни Оксану, ни Михаила, ни Нину. Он ушёл по весенним лужам, чтобы служить тем, кого всегда презирал. Олив прожил долгую жизнь, он даже позволил себе жениться, его любящая и любимая жена родила ему сына. Умер он в достаточно солидном возрасте, окружённый заботой родных. Надгробную плиту, под которой покоится его бренное тело, украшает простая надпись «воскресну».