Узнав об этом, они всполошились, отец особенно почувствовал себя преданным. В то лето, когда мне исполнилось 18 лет, опять с их кредитной картой, я вернулась в Калифорнию и вновь прошла по тропе Джона Мьюра. На этот раз я не остановилась на северном конце тропы, а продолжила путь на север до тех пор, пока моя тропа не сошлась с более протяженной природной тропой – Тропой Тихоокеанского хребта. Я все шла и шла. Лето перед занятиями в колледже началось, и я спокойно отправилась в поход длиной в тысячу миль.
Эти летние каникулы стали временем моего великого бунта. Я счастливо проводила оставшиеся до занятий месяцы с новым ощущением своей независимости.
Мне было чертовски весело, я была необузданно свободной. Я мечтала взять академический отпуск на год, чтобы продолжить поход и пройти по тропе до самой Канады.
Я рассказала матери о своих намерениях, и она ответила «нет». Она сказала, что в этом случае я буду старше всех в колледже и что мне будет сложно догнать остальных. Я пропущу целый год и буду слишком старой.
Итак, я прошла тысячу миль и затем вернулась к учебе. Прямо из Медфорда в штате Орегон я прилетела в колледж Колорадо. Лесная свобода все еще жила во мне; я чувствовала возбуждение. Я надеялась, что это меня изменит, позволит посеянным зернам независимости укорениться в райской почве моего детства и прорасти, и тогда, наконец, этого уже нельзя будет отрицать.
Новые первокурсники болтались на дорожках студенческого городка. Я наблюдала за тем, как группки студентов перемещались от столовой к залу ознакомительного видеоинструктажа, с танцплощадки шли на лекцию по правилам безопасности в студгородке, без определенной цели и направления, без друзей. Их темные фигуры выглядели неуверенно, неуклюже. Я распрямилась. Я тоже шаталась, но в одиночку. Я никого не знала, и никто не знал, кто я такая. Я была просто ученицей Южной старшей школы Ньютона, приехавшей сюда. Не столько из-за гор и хорошей программы по английской литературе, сколько из-за анонимности, которая была мне здесь обеспечена, я выбрала колледж Колорадо, крошечную школу в двух тысячах миль от моего дома в Массачусетсе.
Теперь, наконец-то в колледже, я была спокойной, умиротворенной и одинокой. Я очутилась здесь внезапно и уже чувствовала себя совершенно потерянной. Каждый вечер я долго гуляла одна по дорожкам студенческого городка. Я всегда оставалась чертовой одиночкой. Я никогда ни с кем не могла поладить. Мне нужен был парень, с которым мы могли бы держаться за руки. В тот день был мой второй вечер в колледже. Я подумала о своей маме, которая в толчее оказалась прижатой к отцу. Со мной вряд ли могло такое случиться, думала я, конечно, нет.
Моя новая комната была в порядке, футболки и свитера были свернуты, летние платья висели в ряд в шкафу – отличная работа моей мамы. На следующий день с утра начнутся занятия. Я сидела на синем матрасе кровати, обернутом в полиэтилен, открывая картонную коробку с книгами, когда меня напугал резкий сигнал тревоги. Я замерла на кровати – уаа-уаа-уаа, – сердце мое учащенно забилось. Это была пожарная тревога. Я всегда терялась в чрезвычайных ситуациях. Оставайся на месте, подумала я – и осталась сидеть. Иди, подумала я. Снаружи воздух был горячим и совершенно неподвижным. Колонна пожарных машин включила мигалки с серебристыми и красными огнями, отчего менялся цвет поля и лица первокурсников.
Ребята бегали на улице между пожарными спринклерами. Вращающиеся красные и серебристые огни пожарных машин высвечивали грязь, а вода от спринклеров окатила меня. Я заметила девушку, которая смотрела на меня. Она была миленькой. У нее была бледная кожа, которая в лунном свете казалась прозрачно-лунно-голубой. Присмотревшись, я увидела, что у нее были веснушки, галактики веснушек, я увидела в них целые миры. Она направилась ко мне. Я замерла. Я даже закрыла глаза.
«Привет, – сказала она. – Ты в Слокуме?»
Слокумом называлось мое общежитие. Я раскрыла глаза: «Да».
Она сказала, что ее зовут Кэтрин. Мужской голос эхом раздавался из мегафона. Я не понимала, что он говорит.
Я сообщила ей, что меня зовут Дебби. Я сказала: «Я ничего не слышу, что он нам говорит, а ты?»
Не помню, сказала ли она, что слышит. Я помню, как она спросила меня, нормальные ли у меня соседи по комнате. Я сказала, что живу одна. Она сказала, что тоже одна, и назвала нас «одинокими сестрами». Кажется, мы даже обнялись.