- Что это? – рассматривая черно-белую фотографию и приложенное к ней письмо – Откуда она у него? Мне казалось я все экземпляры забрала, когда его бросала. Странно, это ж надо, сохранил. Чудо, да и только!
- Он вообще любил Вас.
- Это же в какой такой момент, а? Когда изменял или бил за то, что изменял?
- Зря, вы так. Ему было горько и стыдно за свои поступки. Почитайте письмо, я думаю там всё написано.
- Вы знаете, Лера, конечно, его поступки оправдывать нельзя. Он много, что сделал за свою жизнь. Попил он и моей, и дочери кровушки. Натерпелись, конечно, мы от него… по первое число… Да я не оправдываю её за то, что она его сюда определила, но это всё же лучшее чем выбросить на улицу.
- Я знаю, что её обязали досматривать за ним.
- Оу, даже так? – всё так же смотря на старую свадебную фотографию – Сначала да, а потом суд вынес решение в её пользу. Но она всё равно оплачивала его содержание здесь. Сашка написал протестов пятнадцать за всё время нахождения здесь, но ему отказывали.
- Он просто хотел внимания дочери! – Лере стало обидно за Александра Григорьевича, за тот, тон в котором она говорила о нём, ведь девушка знала, как дорога ему была его семья.
- Лера, прошу, вот только дочери ничего не говорите. Хорошо? Ни о ком, что знаете, ни о вот этом – помахав перед глазами и засовывая в сумку так и не открытое письмо – Ничего.
- Я думаю, что она имеет право знать…
- Валерия, мы много натерпелись от этого человека. Гадостей и унижений хватало. О мертвых либо говорят хорошо, либо ни как. Давай те просто сделаем вид, что этого разговора не было. – Лера кивнула в ответ. Она не хотела ругаться, тем более, что то доказывать, а именно в той ситуации, которая к ней вообще не имеет никакого отношения. – Ну, вот и чудненько! Ой, кажется мне пора – подымаясь с лавочки, старушка пошла на встречу к выходящей с главного корпуса дочери, в сопровождение главврача, а потом неожиданно повернулась в Лере – Девочка, вы многое не знаете, но он не тот человек, о котором нужно грустить. Поверьте, мне! Ведь я его всегда любила, да люблю и сейчас. А теперь прощайте. И удачи.
Глава 5
- Мам, всё нормально?
- Да – с помощью дочери женщина усаживаясь на переднее сидение внедорожника – все нормально. Просто этот …пансион и люди.. меня сильно расстроили.
- Ма, ну ты смешная. Я ведь тебя простила дома посидеть, зная, как ты не любишь данные места. И вот теперь, что мне прикажешь с тобой делать. На фоне всего этого не дай Бог давление скаканёт. Так всё давай успокаивайся. Слышишь меня?
- Да слышу! Поняла я! Просто грустно.
- А тебе чего грустить? – посмотрела на свою мать женщина, отрываясь от дороги
- Сашка мне всё, таки не чужой человек был.
- Мам, давай прекращай – эти свои причитания. Он сам выбрал себе такую жизнь. Его не кто не заставлял нас бросать и вообще… Короче, мам, давай закроем этот вопрос. Мне его тоже жалко, но это жизнь, и какой бы не был человек… одинаково жалко.
- Это да
Дочь сосредоточилась, на дороге с периодичностью отвечая на звонки, а Татьяна смотрела на дорогу и вспоминала свою жизнь.
Вот кажется совсем недавно она молодая студентка педагогичного университета, бежала по лестнице вуза, маша при этом сумкой, радуясь окончанию сессии и предстоящим трудовым будням. Тогда она не знала, что предстоящее возвращение домой перевернёт её жизнь и поставит в неудобную позу.
Глава 6
1987 год
Татьяна бежала по лестнице главного корпуса педагогичного техникума, размахивая при этом сумкой, кажется, даже ударила кого - то при этом, но на тот момент ей было все равно.
Успешное окончание сессии и возвращение домой и на работу. Как она за эти три недели соскучилась по своим оболтусам. Многие с друзей не понимали её страсти к воспитательской работе, а она на оборот только там себя и видела.
И вот предвкушая возвращение в родные края, влитая в общежитие и хватая, ещё вчера собранную сумку, крича при этом всем «Пока» по ходу своего движения, Татьяна быстрой трусцой направилась на остановку общественного транспорта.
Уже, через каких- то сорок минут была в родном посёлке, где знала практически всех и вся.
- Мам, пап привет! – забегая в дом, крикнула девушка копошившимся во дворе родителям.