По счастью, у Венеции были другие заботы, кроме деревушек в Альпах. Турки взяли Константинополь в 1453 году и с тех пор постоянно нарушали венецианские интересы в греческих водах. Потеря греческого побережья была чревата для Венеции тем, что турки в этом случае могли полностью прервать ее торговлю с Востоком и поставить республику на колени. Зигмунд пытался сыграть на том, что Венеции хватает хлопот и она не станет обращать внимание на утрату нескольких деревень. Когда астролог сообщил, что звезды благоприятствуют затее, Зигмунд направил тысячи наемников к окруженному крепостными стенами городу Роверето и обстрелял тот оружием недавнего изобретения, зажигательными снарядами[14]. Несмотря на бомбардировку, Роверето стойко держался и сдался лишь после сорока дней осады. Победа привела эрцгерцога в восторг. Он стал рассуждать вслух о триумфальном марше по площади Сан-Марко. Мечты, увы, остались мечтами и рассеялись прежде, чем Зигмунд успел дать еще одно сражение. Причина проста – деньги. Когда у Зигмунда не осталось средств, наемники попросту ушли.
Зигмунд требовал новых займов от своих банкиров, но те игнорировали его настойчивость. Они знали, что Венеция считает Роверето и соседние поселения своей первой линией обороны на суше, и отказывались принять участие в столкновении с могущественнейшей силой региона. Судя по всему, Венеция заботилась о деревнях куда сильнее, чем предполагал Зигмунд. Когда до Инсбрука дошла весть, что Венеция готовит контратаку, Зигмунд одумался и запросил мира. Венеция выдвинула весьма суровые условия. Республика соглашалась забыть о войне, только если Зигмунд вернет Роверето, откажется от претензий на другие поселения и выплатит 100000 флоринов в качестве репараций. Это была колоссальная сумма, и Зигмунд снова попытался воззвать к банкирам. Но теперь ему, так сказать, аукнулись годы безудержных трат и бездумного накопления долгов. Не слушая обещаний эрцгерцога, банкиры один за другим отказывали в помощи. Лишь молодой немец, чей дед некогда управлял монетным двором, внес встречное предложение. Он вызвался ссудить Зигмунду необходимую сумму. Это была невероятная по масштабам сделка, намного превосходившая предыдущее соглашение Фуггера с эрцгерцогом. В обмен Фуггер хотел получить не просто долю в серебре из Шваца, но монополию на продажу этого серебра – пока долг не будет возмещен.
Другие банкиры откровенно потешались. Они не могли поверить, что Фуггер готов предоставить такому рискованному заемщику, как Зигмунд, поистине гигантский кредит. Сам Фуггер, возможно, тоже терзался опасениями. Да, если Зигмунд погасит кредит, Фуггер сделает состояние. Но если эрцгерцог откажется платить, с кредитором будет покончено. Ведь Зигмунд был полноправным сюзереном. Подобно всем венценосным особам, он мог отказаться от выплат без малейших последствий для себя. Долговая тюрьма грозила простолюдинам, вельмож туда не сажали. Единственным залогом верности слову была честь – и желание занимать средства и впредь.
Чтобы избежать катастрофы, Фуггер внес в кредитный договор ряд условий и гарантий. В частности, Зигмунду запрещалось даже касаться добытого серебра, управляющие копями также поставили свои подписи на договоре, и еще Фуггер настоял на том, что деньги будут передаваться эрцгерцогу не единовременно, а по частям. Таким образом обеспечивался разумный баланс интересов. Прежде чем подписать договор, Фуггер выдвинул последнее условие: передать ему в управление государственную казну. Безумные траты Зигмунда поставили Тироль на грань банкротства, так было на протяжении многих лет; Фуггер же хотел стабильности и, контролируя казну Тироля, выступал в роли этакого прообраза Международного валютного фонда, сохранял государство в целости, оплачивая его счета. Это привело в восторг тирольских чиновников, которым Зигмунд платил, только когда бывал в настроении. Эрцгерцог безропотно согласился на все условия Фуггера – у него попросту не было иного выбора.
14
Имеются в виду раскаленные пушечные ядра, которые перед выстрелом раскаляли в специальных печках до такой степени, что они начинали светиться.