— Не марихуана, но и не алкоголь, — сообщил он другому офицеру. — Поехали в участок, — сказал он и открыл передо мной дверь на заднее сидение, а второй полицейский сел за руль.
В участок меня ввели через боковую дверь. Снова проверили, не пахнет ли от меня наркотическими веществами, и обыскали, но не нашли ничего, что указывало бы на наркотики. Я был страшно напуган, а в остальном, казалось, со мной все в порядке. Они говорили между собой шепотом, но, поскольку мой слух стал гораздо острее от жизни в горах, я слышал каждое слово.
— Что ты думаешь? — с тревогой спросил один. — Может, это связано с эмбарго на нефть?
— Может быть, — ответил другой офицер. Сержант открыл другую дверь и позвал еще одного полицейского.
— Это строжайший секрет, — шепотом сказал он. — Лучше зайди и запиши все.
Офицер вставил бумагу в печатную машинку, она застучала, а мы продолжили разговор. Я не встречал человека, который бы печатал так же быстро, как он. Ему не составляло труда поспевать за нами. Сержант повернулся ко мне.
— Итак, расскажи нам точно, как все было.
Я решил промолчать о пигмеях, которые гнались за мной с луками и стрелами. Они как–то не вписывались в общую картину.
— Ну, сижу у себя в пещере, — начал я. — Послышались выстрелы. Я вышел и увидел кучку людей, наступающих на меня.
— А ты разглядел, как они выглядят? — спросил сержант.
— Не очень…
— Ты сказал, что это были арабы. Как они выглядели? Как ты определил, что это арабы? — спросил он.
— Светила луна, и я заметил их головные уборы и халаты. Это точно были арабы.
В разговор включился другой офицер, он говорил быстро и шепотом, но я снова–таки хорошо его слышал.
— Арабы бесятся из–за эмбарго на нефть. Должно быть, они планируют напасть на Палм Спрингз!
Все трое заволновались. Здесь дом президента, здесь живет много богатых и знаменитых людей, так что мое сообщение они восприняли серьезно.
— Ты сказал, что они убили твоих друзей. Они стреляли в тебя? — спросил он.
— О, да! Там полно людей. Они стреляли, а я бежал прямо вниз с горы.
Я показал свои порванные ботинки, изрешеченные кактусами.
— Потом эти огромные валуны превратились в танки и поехали с горы по направлению к Палм Спрингз.
Стук печатной машинки замедлился, а потом и вовсе утих. Мужчины смущенно переглянулись, и наконец один из них произнес:
— Ты, похоже, чего–то нанюхался — не знаю, чего, но ты несовершеннолетний, так что пару дней мы подержим тебя за решеткой.
С этими словами он подошел к телефону, позвонил и попросил, чтобы меня забрали сотрудники из отдела по делам несовершеннолетних.
Глава 10
В Нью–Мексико и обратно
Ава дня я провел в тюрьме в Палм Спрингз, питаясь одними пончиками с кофе, пока меня не перевели в Молодежный центр округа Риверсайд (так красиво называли тюрьму для малолетних). Только через два дня прекратились галлюцинации, и я понял, что это просто была неудачная «отключка».
«Что же со мной теперь сделают в суде?» — волновался я. А еще думал о том, как поступил с отцом во Флориде. Я был не вправе винить его, если бы он больше не захотел меня видеть, и даже не подозревал, что, пока меня держали под стражей, он изо всех сил старался решить мои проблемы. О том, чтобы вернуться к маме, не могло быть и речи. Я видел только один выход — убежать назад в пещеру.
В Риверсайде мы с сокамерником (его, кстати, тоже звали Даг) стали планировать побег. Тайком раздобыли спички и по очереди расплавляли пластик вокруг болтов, державших органическое стекло на окнах, пока другой в это время следил, чтобы не увидел дежурный. Мы молча ликовали, когда, потратив шесть коробков спичек, освободили последний болт. Я осторожно снял стекло и выглянул. Поблизости никого не было, но со стороны коридора доносились голоса, поэтому пришлось быстро поставить стекло на место. С удовлетворением мы созерцали плоды своего труда. Места, где стекло подплавилось, были едва заметны, и никто бы не догадался, что кто–то приложил руку к этому окну. Даг и я стали дожидаться подходящего момента для побега.
Но прежде чем мы смогли привести наш план в исполнение, пришел офицер и, открыв дверь, позвал:
— Даг Батчелор!
— Да, — ответил я.
— Пойдем со мной, — скомандвал он. — Тебя выпускают под поручительство твоего дяди, Гарри Батчелора, в Нью–Мексико.
Я не мог поверить своим ушам. Дядя Гарри управлял индейским торговым постом в резервации навахо. Они с тетей Нитой были добрейшими людьми из всех, кого я знал. Дядя любил навахо и не эксплуатировал их, как некоторые другие торговцы. Его честность и справедливость были широко известны среди индейцев, и он помогал им, чем только мог. Он не претендовал на звание христианина, но во многом жил по–христиански.
— Мистер Батчелор встретит тебя в аэропорту, — сообщил офицер.
Я вздохнул с облегчением. «Дядя Гарри не пожалеет, — решил я. — Стану его лучшим помощником!»
И сначала я на самом деле помогал. Дядя и тетя относились ко мне, как к родному сыну. Донни, мой двоюродный брат, был моего возраста, и мы с ним подружились. Я чувствовал любовь и искреннюю заботу о моем благополучии со стороны всех членов семьи. Впервые с того времени, как покинул военную школу, я был доволен собой.
У дяди было два магазина, и я работал в том, что находился в Кимбито, Нью–Мексико. Я раскладывал товар по полкам, подметал пол и наводил там порядок.
— Даг, можешь брать, что захочешь, — бывало, говорил дядя. Он не запрещал мне брать сигареты! Сам курил и мне не запрещал. Я брал сэндвичи, когда был голоден, и патроны, когда мы с Донни ходили в поле пострелять по мишеням.
Мне нравились навахо, особенно девушки. Некоторые молодые люди проявляли интерес к учебе, хотели покинуть резервацию, но они были исключением. Однажды в магазин зашел восемнадцати летний парень приятной внешности. По его живым глазам и умным речам я понял, что передо мной незаурядный молодой человек.
— Я тебя никогда раньше не видел, — обратился я к нему. — Откуда ты? Как тебя зовут?
— Мое имя — Кен Платеро. Живу здесь, в резервации, а учусь в колледже в Вашингтоне. — Он застенчиво улыбнулся. — Вот, приехал домой на весенние каникулы, — пояснил он.
Я был поражен.
— Парень, ты, должно быть, очень умный! — сказал я. — А старик у тебя богатый?
— Да нет, я учусь на стипендию, — ответил он и взял свою сумку.
— Заходи как–нибудь, когда магазин закроется, покатаемся вместе на мотоциклах, — предложил я. Ему понравилась моя общительность, а я был восхищен его умом и внешностью.
Тогда я не подозревал, насколько серьезной проблемой для индейцев является алкоголизм. Их организм так устроен, что они спиваются гораздо быстрее других. Дядя говорил мне, что за все годы жизни в резервации еще ни разу не встречал индейца, который бы мог выпить, закрыть бутылку и отставить ее.
— Они пьют до тех пор, пока не закончатся деньги и выпивка или пока сами они не скончаются, — рассказывал он.
Через несколько дней после знакомства с Кеном мы отправились покататься. Не обратив внимания на слова дяди, я предложил новому приятеля то, о чем потом сожалел всю жизнь.
— Поехали в бар, возьмем упаковку пива, а?
Мне хотелось выпить, и я не думал о последствиях. А Кен прямо переменился в лице. Он опустил глаза, и, как будто стыдясь чего–то, сказал:
— Нет, Даг. Пить — это плохо. Я не хочу иметь ничего общего с этим.
К несчастью, я настаивал.
— Ну, давай, Кен. Один раз — ничего страшного. В любом случае, мне еще не дадут из–за возраста.
Мне еще и семнадцати не было.
— Даг, я не хочу начинать. Выпивка ничего хорошего не приносит. У тех, кто пьет, появляются проблемы.
Я видел, что в нем идет борьба. Здравый смысл заявлял «нет», а любопытство, природная учтивость и желание угодить говорили «да». В конце концов он согласился. Я дал ему денег, мы сели на мотоциклы и понеслись по улице к ближайшему бару. Он зашел и через несколько минут вернулся с упаковкой пива, которую я тут же спрятал под курткой. Потом мы отправились на пустырь, где вместе и осушили все шесть банок пива.