И только Вождь, один лишь Вождь способен действительно перевоспитать человека, при условии, что перевоспитать — это искалечить душу. Только Вождь, в иных мирах могущий носить и другое имя — например, Определитель…
Ближе к вечеру, когда жара несколько спáла, но до захода солнца оставалось так далеко, как до конца представлявшейся нам тогда бесконечной жизни, мы с Воликом, одетые в почти одинаковые клетчатые рубашки, коротенькие штанишки на лямках, смешно называемых помочами, и обутые в пресловутые дырчатые сандалики, надетые на стандартные белые носочки, вышли прогуляться в парк. Каждый из нас держал в руке одинаковое игрушечное ведёрко с трогательными цветочками на боку. Единственное различие наших экипировок состояло в том, что Волька был вооружён полукруглым совочком, тогда как я запасся детской лопаткой. Копать мы ничего не собирались, просто толстый плешивый фотограф, приглашённый родителями запечатлеть нас с Воликом для истории, настоятельно попросил снабдить малышей этим шанцевым инструментом, призванным сыграть роль немудрёного реквизита. Фотомастера, известные творцы собственных миров, любят совать в руки малолетних клиентов всякие штуковины-глюковины, придающие, по их мнению, большую художественность снимку.
Наша компания перед узкой калиткой на входе в парк выстроилась в кильватерную колонну, в которой я оказался в арьегарде. Прямо передо мной покачивался крутой коротко стриженный затылок большой шишковатой головы, принадлежащей бывшему крупнее и, кстати, решительнее и бойчее меня Волику.
И вдруг — я навсегда запомнил захлестнувшее меня в тот миг ощущение и был потрясён, с какой прецизионной точностью воскресила его Вомб Ютер — мне жгуче захотелось … убить Вольку!
Да, именно это приспичило сделать мне и я даже знал, как я это сделаю — ведь в руках я держал лопатку!
Желание прикончить Волика было не простым, не одномерным, а комплексным, сложным, многоаспектным, странным образом сочетаясь с удивительно сладкой, доходящей до слабости в членах мечтой на некоторое время остаться наедине с моим лобастым приятелем, причём не просто наедине, а обязательно в совершенно безлюдном мире. Именно в безлюдном, потому что даже в том безответственном возрасте я соображал, маленький подлец, что никогда не отважусь умертвить безвинного Волика прилюдно, не смогу заехать металлической лопаткой по бугристому черепу чуть левее и выше правого уха ничего не подозревающего дружка до тех пор, пока мы с ним не останемся совершенно одни. Одни не просто в парке, во дворе или в нашем уютном подмосковном городишке — на всей планете, ни больше ни меньше! Я абсолютно очётливо помню, как остро желал побыть наедине с Волькой в опустевшем мире — только тогда я смог бы раскрепоститься и сделать с ним всё, что взбрело бы мне в голову.
А всё, что взбрело мне в голову в тот чудесный летний вечерок, было желание убить моего доброго приятеля Волика Кочнова. Я не питал к нему ненависти или злобы и с детской непосредственностью и простодушием размышлял о предстоящем поступке отнюдь не в моральном, а в некоем техническом, что ли, аспекте. Мне хотелось совершить убийство ради убийства, эта новая, пугающая и одновременнó вызывающая сладкое головокружение потребность организма заявила о себе в полный голос, выбравшись под яркий свет жаркого июльского дня из мрачных глубин подсознания.
Позднее я чисто по-дилетантски объяснил себе, что желание остаться в безлюдном, безнадзорном мире было проявлением неосознанного стремления к абсолютной личной свободе; потребность в убийстве себе подобного — выражением стремления к неограниченной власти; совокупность же этих близких к патологии желаний — стремлением управлять людьми и властвовать над миром, одновременнó избегая ответственности за свои поступки. Я не раз вспоминал, как хладнокровно примеривался лопаткой к затылку ничего не замечающего Вольки, и как-то поймал себя на том, что в полной мере обладаю всеми качествами Вождя, существующими в зачаточной, скрытой, латентной форме, но в определённый момент могущими выйти наружу и проявиться, да ещё как проявиться! Можно ли мистически приписать наличие у меня таковых качеств тому печальному обстоятельству, что почти с самого рождения я жил на улице со зловещим названием Двор Вождя?