Вдоль полотна узкоколейки повсюду пробивалась молодая зеленая травка с вкраплениями цветков мать-и-мачехи. Весна!
Вернулись мы к вечеру, нагруженные рюкзаками и сумками. Человек без имени установил двухкомнатную кемпинговую палатку Canadian Camper. Новая и чистенькая (видимо, до этого не пользовался), она выглядела слегка нелепо среди окружающей грязищи.
Ужинали его запасами. У безликого оказалось много рыбных консервов. Печеная в костре картошка и скумбрия в томатном соусе — хорошее сочетание. Никаких уродств на лице, во всяком случае, нижней его половине («маску аквалангиста» он так и не снял), у безымянного не было. Так, слегка полноватое лицо.
К вечеру вдруг потянуло прохладой. Когда последний раз были прохладные вечера? Наверное, в сентябре. В запасах у безликого оказалось еще и вино. Он откупорил стилизованную под глиняную амфору (такая вот экзотика) бутылку азербайджанского вина «Акстафа» и предложил «за встречу и знакомство». Я отказался, я вообще непьющий, не люблю состояние опьянения.
Костер задорно потрескивал, швыряясь искрами во мрак поздней осени. Луна отошла от Земли во время катастрофы, и ночи теперь стали темные. Безликий полулежа на бревне, облокотившись, маленькими глотками прямо из горлышка бутылку уговорил.
— Фильм «Осенний марафон» помнишь?
— Ну да, «хорошо сидим».
— Вот именно, — он засмеялся.
Три месяца никаких фильмов не смотрел. И уже не посмотрю никогда. И музыки уже никакой не послушаю. А скоро и вовсе все фильмы, да и вообще всё, что насоздавало человечество, начиная от египетских пирамид и заканчивая черт знает чем — песнями Рэдта Старкова — плюхнется в любимое наше солнышко и распадется на ионы. Не останется скоро ни иудея, ни эллина, ни скифа, ни варвара, ни раба, ни свободного. И единственной памятью о Земле и населявших ее людях будет запущенный когда-то в семидесятых годах аппарат с посланием от нас к разумным существам иных миров, который будет еще миллиарды лет лететь по вселенной. А, впрочем, не единственной, есть еще марсоход и другие какие-то аппараты, изучавшие Юпитер со спутниками.
Безликий, похоже, пребывал в благостном расположении духа:
— Женщин нам не хватает, — произнес он мечтательно.
Я ничего не ответил. А безликий рассказал трогательную и, в общем-то, заурядную историю о том, как в школе нравилась ему одна девушка. Она была невысокого роста с миловидными чертами лица, каштановыми слегка вьющимися волосами, карими глазами и улыбкой… «ты себе не представляешь, одной такой улыбкой, наверное, можно войну остановить». А он был настолько стеснителен, что принципиально никак не проявлял своих чувств. И даже избегал ее, чтобы лишний раз не встретиться.
— Помню, один раз так получилось, что мы с ней оказались наедине. И она заговорила со мной на какую-то отвлеченную тему. А я так переволновался, что начал городить что-то несусветное, а потом ляпнул ей какую-то грубость.
В это время довольно сильно тряхнуло. Дрова разъехались в костре, выплеснув сноп искр. Мне показалось даже, что вся наша возвышенность немного опустилась, ощущение было как в едущем книзу лифте.
— А у тебя в жизни сколько женщин было? — спросил он.
— У меня вообще женщин не было.
— Даже так, — он изумился и даже будто испугался немного, — а почему?
Мне всегда было как-то непросто объяснить это. И, кроме того, странно откровенничать с человеком, лица которого не видишь.
— Все, что связано с отношениями мужчины и женщины, во мне всегда вызывало чувство отвращения и брезгливости. Взять, допустим, поцелуй. Два человека облизывают языком и губами язык и губы друг друга. При этом слюни перемешиваются, хлюпают, перетекают туда-сюда. Что может быть противнее? Не знаю, я, конечно, не пробовал, но думаю, что если бы у меня до этого дело дошло, меня бы точно стошнило. Когда по телевизору показывали целующихся, я всегда переключал на другой канал.
Безликий слушал не шелохнувшись, и казалось, что сами его очки с противогазом выражали крайнее недоумение. В это время еще более мощный толчок рванул землю под нами. Мы оба свалились с бревен и лежали, замерев, на земле. Черныш жалобно скулил.
Толчки не повторялись.
— А ты знаешь, я тебе даже отчасти завидую, — сказал безликий задумчиво, — я бы так не смог. У меня всегда по этой части была какая-то, черт знает, слабость, меня это даже бесило. Один раз, помню, вроде, взрослый уже был — двадцать лет, корпоративная вечеринка состоялась у нас в офисе, танцы и все такое. А была у нас одна молодая сотрудница, восточные черты лица, черные прямые волосы и, главное, черные раскосые глаза, в которых непонятно что, то ли симпатия к тебе, то ли насмешка. И вот подходит она ко мне с вопросом «а ты чего не танцуешь?». Но самое главное, своими тонкими холодными пальцами схватила мне руку повыше локтя. Меня, помню, даже помутило слегка и ноги чуть не подкосились. А она испугалась, думала мне плохо. Я всегда старался этот недостаток скрыть, с женщинами был демонстративно холоден и груб, старался вообще не смотреть на них, особенно если красивая.