Что делать-то?
И тут дверь содрогнулась от удара.
Мы подпрыгнули от неожиданности.
Пауза в ступоре.
Кто?.. Люди?..
Мощный удар.
Паша вскочил и побежал к двери. Когда он проходил мимо меня я отпрыгнул. Он ощерился и бросил:
-Дурак.
Еще удар.
Я судорожно думал. Вот сейчас, пока Паша в коридоре, можно закрыться в комнате… Вдруг он заражен? Ну вдруг? А если притащил на себе какую-то заразу… Откуда я могу знать, что он там делал и где был?.. Я бы на его месте разве не соврал? Черт побери… Да нет, он просто снесет дверь с петель и набьет мне морду. Да и вообще, он прав. Что я буду делать один? Навряд ли он заражен… Или нет?
К черту. Один я не выживу.
Я вышел в коридор.
Паша сидел со своим кастетом на руке, подперев спиной шкаф, и настороженно слушал. Удары прекратились, но за дверью определенно кто-то стоял. Оттуда раздавалось тихое пыхтенье, шорохи, как будто кто-то скромный не решался позвонить и переступал с ноги на ногу. Внезапно послышалось легкое поскрябывание по двери, будто ногтями. У меня мороз прошел по коже от этого звука. Я четко понял, что от смертельно опасного существа, ведомого только болезненным инстинктом, меня отделяет ничтожно тонкая дверь.
Мы напряженно слушали, не двигаясь. За дверью шваркали, скрипели, царапали дверь, стучались, то слегка, как вежливый гость, то властно и требовательно, как полицейский. Минут через двадцать, не увидев угрозы немедленной смерти и понимая, что ничего поделать не можем, мы на цыпочках ушли в комнату, чтобы поговорить.
-Что будем делать? — спросил я.
-Да ничего, — мрачно ответил Паша. — Надеюсь, у них настолько соображалка отрубается, что они не додумаются взять лом.
-Я имею в виду вообще.
-Ну, идти нам некуда. Лично я пока никуда не собираюсь. Во-первых, нужно связаться с кем-нибудь, запросить помощь, как-то новости мониторить. Ну а если нас бросят… Значит, нужно обеспечить себя запасами. Воды как можно больше, что-нибудь с едой придумать. Не знаю, сколько мы тут просидим…
Мы замолчали. Каждый думал о своем. Лично я готов был заплакать.
За дверью стояла тишина. Настойчивый гость перестал напоминать о себе. Но я был уверен, что он недалеко ушел.
Я силился вспомнить, что обычно делают в разных фильмах о зомби или конце света, чтобы как-то сориентироваться. Жаль только, что они не имели к реальной жизни никакого отношения. У нас не было оружия, рации, огромной бензопилы и коктейлей Молотова. Интернет был полон истеричных сообщений, слухов, криков о помощи, отдельных попыток собраться вместе и редких приглашений в хорошие убежища. Последние вести от руководства страны заключались в том, что проводится эвакуация первых лиц. Потом — тишина. Людей оставили на произвол судьбы. Хотя, ругать особо было не за что. Во всем мире творилось то же самое, и никто не имел понятия, что происходит. Более менее осмысленные сообщения можно было найти в соцсетях США, Швеции, Австралии, некоторых отдаленных районов Сибири и Дальнего востока — выживали и самоорганизовывались либо там, где было много оружия на руках у граждан, либо в районах с низкой плотностью населения. В идеале — где наличествовали оба условия.
К сожалению, Москва не была таким местом.
Все, что мы додумались сделать — это наполнить бутылки, чашки, тарелки, тазики, кастрюли водой, зарядить всю электронику и выключить её, чтобы растянуть заряд. Паша сказал, что, скорее всего, отрубятся подстанции, а значит и насосы, гонящие воду по трубам. Питьевая вода, канализация, электричество в розетке — все эти блага цивилизации, которые стали столь обыденными, могут нас скоро покинуть.
Я надеялся, что до этого не дойдет.
Но ошибся.
Первые несколько дней были нервными. Мы перерыли всю квартиру в поисках еды, и найденное нас не радовало. В холодильнике были яйца, колбаса, молочка, немного овощей, какие-то сладости. В морозилке немного мяса, пельменей и полуфабрикатов. В шкафу нашли крупы, десять банок консервов. На сколько этого могло хватить?
Мы с жадной надеждой читали в Интернете все, что могли. Ждали информации о спасении. Но мир погружался в молчание. Связь работала отвратительно, я не мог даже позвонить матери. На третий день Интернет отключился. Удивительно, но сидя в закрытом помещении несколько дней, я только в этот момент почувствовал себя изолированным от мира.
По вечерам мы выглядывали в окно и видели одинокие светлые окна в громадах жилых домов. По улицам иногда пробегали зараженные. Ночью они все куда то прятались, а утром снова вылезали на свет и бесцельно наворачивали круги по двору.
Однажды по двору проковыляла, оступаясь на высоких каблуках, зараженная девушка в грязной и изорванной одежде. Измочаленная блузка плохо прикрывала ожог на боку и красивую молодую грудь.
Пару раз слышали крики и выстрелы.
Головная боль, тревога и подавленное настроение.
Я включил телефон, чтобы посмотреть, не написал ли кто.
Пришло сообщение от матери. Отправленное еще день назад. Прочитав его, я чуть не заплакал. Отчим так и не вышел на связь и не вернулся, и она пошла его искать… Я позвонил десять раз, слушая гудки, помехи, постоянные прерывания. Тупо набирал заново, раз за разом, пока связь совсем не отрубилась. Я не мог позвонить никому, ни её знакомым, соседям, ни своим однокашникам, никому! В отчаянье я швырнул телефон на пол, чувствуя полную его бесполезность. И свою тоже.
Мне было очень страшно.
Ладно. Все с ней будет хорошо. Пожалуйста! Там в городе, небольшом совсем, нет ничего, она сама сказала. Надо просто подождать пока связь восстановится.
Мама…
Вечером пятого дня мы сидели, отупев от безделья, переговорив и обсудив все, что только можно. Я перебирал струны на гитаре, Паша читал «Робинзона Крузо». Вдруг я понял, что мы сидим в темноте. Затих холодильник на кухне. Перестала ворчать вода в трубах.
С соседней кровати послышалось емкое матерное слово.
Я с ленивой радостью почувствовал, что мне как-то все равно.
Прошло две недели. В целом, ничего страшного. По утрам даже казалось, что все хорошо. По утрам читали или играли в карты, в сотый раз обсуждали, что мы можем предпринять. Как добраться до магазина? Как наладить связь? Паша предлагал по балкону перебираться в соседние квартиры и поискать что-нибудь там.
Смертельная скука — это когда ты готов умереть, лишь бы развлечься, мрачно шутил я сам с собой.
По вечерам было сложнее. Мы приучились лежать в темноте, смотря в потолок, перекидываться редкими словами. Из туалета доносился мерзкий запах. Вовсе не от нас — нет, мы, как цивилизованные люди выливали помои из ведра на улицу. Закончилась туалетная бумага, в ход пошли старые лекции и конспекты. От нас уже начинало пахнуть, но тратить питьевую воду на мытье мы не решались.
Наш рацион был смехотворен. С отключением электричества нам пришлось съесть все, что быстро портилось. У нас оставались консервы, мешок сухофруктов и сырой картошки. Ели мы один раз в день. Грызли макароны, давились, запивая водой. У меня постоянно болел живот.
Сколько мы протянем?
Прошло полтора месяца…
Компьютерные игры врут. Апокалипсис вовсе не такой интересный. Никаких веселых заданий, ходок за хабаром с оружием наперевес, мутантов, перестрелок с бандитами.
Ты просто лежишь и умираешь. Голодный. Усталый об безделья. Подавленный. По вечерам я любил смотреть, как на вымерший, тихий мегаполис опускается ночь. Как темные и высокие дома не загораются домашними огоньками. А звездное небо впервые за долгое время безраздельно властвует над этим местом.
В моем мире не осталось ничего, кроме своих мыслей. Это удивительное чувство… Если долго не шевелиться и просто смотреть за мыслями, то переходишь в какое-то пограничное состояние. Время идет по-другому. Мысли появляются и исчезают, как облака на небе, а я лишь слежу и лениво провожаю вдаль… Надо же. Смешно. Раньше я думал, что мои мысли принадлежат мне. Что я их контролирую. А сейчас даже забавно. Только дурак может думать, что он управляет облаками… Ха-ха.
Вода у нас была на исходе. Оставалась пара банок консервов. Мы чесались и пахли. Патлы обстригли друг другу канцелярскими ножницами.