Разбор учений происходил в палаточном городке, разбитом недалеко от Кунгура, где была организована еще и временная взлетно-посадочная площадка. Сюда прибывало высокое начальство, тут наблюдатели и участники учений проводили «разбор полетов». Оба эпизода учений были оценены как ничейные. Раздали плюшки, провели анализ, раздали плюхи, всё как всегда. Правда, на этих учениях было много очень высокого начальства, но оно уже убыло, кроме Василевского, который остался переговорить с воевавшими друг с другом полковниками.
— Что скажите, товарищи полковники? — начал неофициальный обмен мнениями Александр Михайлович.
— Конечно, так воевать можно. Правда, если на тридцать километров обороны придется удар не одной немецкой танковой бригады, а дивизии или корпуса, удерживать позиции будет сложно. Нужно оборудовать резервную позицию, третью, а где надо, и четвертую линию обороны с опорой на артиллерийские укрепленные пункты. И еще. Н2П слабоват. Надо его усиливать. А то говорят, средние танки Т-41, а они как тяжелые, по понтонам не переправляются, — это высказался Богданов.
— Обороняющейся стороне обязательно нужен мобильный резерв, который сможет нанести удар по флангу наступающей группе или усилить оборону в критической точке боя. А то удар пехоты со скоростью хода в две человеческие ноги, это как-то неубедительно. И еще… Мотопехота наша на грузовиках, это, конечно, весьма условная мотопехота. Штурмовики использовали новые бронемашины для перевозки подразделения, если учесть еще и дополнительное вооружение этих машин, получается очень хороший ударный кулак, способный проломить достаточно мощную оборону. На этот случай мобильный резерв — самое то.
— Почему не использовали эффективно гранатометчиков? Причем оба?
— Как-то не знаю… Мне они показались неубедительными в обороне, их эффективность оказалась не так высока, может быть, потому что распределил их по узловым пунктам равномерно, — пожал плечами Богданов
— А я держал их в качестве последнего резерва. Если бы синие все-таки прорвали оборону у Кузино, их и ждали гранатометчики на подготовленных позициях. Я считал, что танки если и прорвутся, то с пехотной поддержкой у них будет не очень. В таких условиях гранатометчики могут отработать более-менее комфортно. — Катуков был совершенно спокоен.
Василевский кивнул головой, после чего заметил:
— Вы создавали противотанковые узлы обороны, это всё правильно. А вот между узлами и надо было создать линии траншей и посадить там гранатометчиков. И не россыпью, а в том месте, где более всего вероятен прорыв танковых соединений. В таком случае неожиданный удар кумулятивными гранатами останавливает танки, которым по бортам начнет эффективнее работать противотанковая артиллерия. Как последний шанс остановить танки тоже можно, но если бы дать гранатометчикам отстреляться до минного поля, а потом быстро отступить, то танки развернулись бы в боевой порядок и потери от мин были бы намного больше. С пушками так не повеселишься. У гранатометчиков высокая мобильность и хорошая скрытность. Учитесь, товарищи полковники, учитесь и учтите это на будущее. Но главного вывода вы так и не сделали, товарищи. Скажите, чего вам не хватило для преодоления обороны? Молчите? А я скажу, потому что именно это показали наши учения во всей красе: вам не хватило пехоты! Нормальной пехоты! Которая могла следовать за танками и поддерживать ее. На мой взгляд, наши учения показали, что для наступательных операций механизированные корпуса и дивизии — более совершенные части, чем танковые дивизии. Прикрыть прорыв танков пехота не может физически, а механизированная пехота… мало ее у нас, а создавать надо.